Я бегу вперед.
Зз! Зз! Зз! — свистят пули. Тьма-тьмущая, хоть глаз коли. Впереди черным провалом зияет луг.
— Вперед! Марш, марш! — орет Фабиан.
Мы бежим. Неумолчно трещат выстрелы. Но вокруг не видно ни зги.
— Ложись! — орет Фабиан.
Я бросаюсь в траву. Трещат выстрелы, свистят пули.
— Вперед! Марш, марш! — орет Эрнст.
Что с лейтенантом, почему он не командует? Мы продолжаем бежать навстречу невидимому огню. Справа, на фоне неба, вырисовалась мощная крона дерева. Слева, вижу, появились трое — гуськом друг за другом. Это Эрнст со своими дальномерщиками. Огонь понемногу утихает.
Мы переходим на шаг.
Впереди в лесу что-то происходит. Там какая-то суматоха. Слышны команды, крики, проклятия!
— Если здесь нет ротных, беру командование на себя! — кричит какой-то тощий, долговязый лейтенант и бранится.
Слева появился Фабиан.
— Что здесь от нас требуется? Я привел целую роту.
— Пока ничего, кроме соблюдения порядка! Что творится, а? Мы вышли сюда к лесу, а они сидят себе на деревьях и палят оттуда! А мы стоим с разряженными винтовками! Ты попробуй заряди, когда в тебя стреляют! А все наш командир дивизии со своей треклятой любовью к рукопашному бою! Убрать бы всех этих замшелых вояк куда подальше! А где все ротные командиры? — Он продолжал греметь.
Я услышал чей-то сдавленный хрип у моих ног.
Из лесу доносились крики:
— На помощь, товарищи!
Там раненые, как могли, помогали друг другу подняться. Но без особого толку.
Эрнст рапортовал:
— В моем взводе трое легкораненых. И отсутствует санитар-носильщик Вейс. Я приказал ему идти за взводом.
— Собирайте роту здесь! — распорядился Фабиан. — И пошлите одно отделение в лес. Под их прикрытием мы сможем помочь раненым. Перевязывать будем вот под тем большим деревом.
— Ренн! Обеспечьте прикрытие впереди на дороге! — приказал Эрнст. — Как далеко потребуется вам для этого продвинуться вперед, я отсюда определить не могу.
Цепью, с ружьем на изготовку мы вошли в лес. Тут и там распростертые на земле тела. Кто-то охает. Между деревьями потрескивает что-то, слышны невнятные слова, стоны. Двое ведут кого-то под руки. Впереди кто-то протяжно скулит. Мы осторожно продвигаемся. Кто знает, может, французы еще сидят в лесу.
Там, слева, похоже, лежит тот, что скулил. Я делаю несколько шагов в сторону от дороги. Он лежит неподвижно под елью и скулит. Я становлюсь на колени… Правое ухо у него в крови.
— Эй! — говорю я.
Но он все скулит — как видно, без сознания.
А тут впереди опять послышалось что-то. И я никак не мог взять в толк, что это за шум. В нем было что-то живое и вместе с тем неживое.
Я подозвал своих.
— Сейчас поползем влево от дороги. Там впереди что-то есть.
Осторожно, крадучись, я двинулся вперед. Между деревьями мелькнул свет. Внезапно он ударил мне в глаза. Я шагнул влево, чтобы не идти прямо на огонь. Мне почти ничего не было видно, хотя огонь горел неярко. Деревья передо мной расступились. Дальше виднелась новая полоса леса. А посередине была лужайка, и там горел костер. С костром кто-то возился. Я спрятался за дерево. До костра было шагов пятьдесят, а то и меньше. Возле него сидел француз, он подбрасывал в огонь сучья, и они трещали. Это и был тот звук, что я услышал. Все это показалось мне каким-то странным и зловещим, да и человек этот — здесь один. Впрочем, нет, там на земле лежало еще что-то.
Я тихонько вернулся к Цише.
— Оставайся пока здесь. Я подползу к костру с той стороны. Если что — стреляй прямо в костер, чтобы я мог тем временем смыться.
Я двинулся к дороге. В лесу у меня на пути что-то лежало. Я крался от дерева к дереву. На том, кто лежал, было французское кепи.
— Оо-ээ!
Я испугался. А это просто зевал тот, что у костра.
Я снова нырнул за ближайшее дерево. Вот оно! Справа от меня не земле люди и ранцы. Я замер. Может, это сторожевая застава, а я прокрался между костром и часовыми?
Но тогда часовые давно должны были бы нас заметить, и тот, у костра, не сидел бы так спокойно.
Я укрылся за следующим деревом и ударился о какую-то железку. Поглядеть, что там, я не успел — француз вдруг поднял голову.
— Bonjour, monsieur![3] — сказал он и поднял вверх свой котелок.
Я не мог понять, видит он меня или нет — ведь огонь явно слепил ему глаза. Может, он решил на всякий случай проявить дружелюбие? Он опустил свой котелок и что-то произнес.