— Никуда мы не пойдем!
Подошел наш лейтенант.
— Это строение предоставлено нам, господин капитан.
— Нет! — заорал тот.
— Я отсюда не уйду, пока не будет приказа из батальона! — сказал Фабиан тихо, но решительно.
— Тогда вас отсюда вышвырнут! — бушевал капитан.
— А мы не уйдем! — солдаты готовы были к отпору.
— А мы вас оттуда вышибем! — крикнул кто-то из второй роты и придвинулся к воротам амбара.
— Я уже давно разыскиваю господина капитана! — раздался голос нашего адъютанта. — И мог бы проискать еще долго, поскольку господин капитан забрел не в тот двор!
Вторая рота ушла. Капитан чертыхался.
— Это же недостойно офицера — затеять такую свару, — сказал я Цише.
— Его даже в своей роте терпеть не могут.
— Бросьте! — сказал Фабиан. — Стояли бы перед этим амбаром, так тоже бесились бы от злости. После такого марша глупо обращать — на это внимание!
Лейтенант лег, я улегся с ним рядом и укрыл его. Он дрожал всем телом.
— Господин лейтенант, не бойтесь ничего. Мы позаботимся о господине лейтенанте.
Он сразу перестал дрожать.
Мне самому было чудно, как я решился сказать ему такое. Он лежал тихо, как послушное дитя. Вдруг его снова начало трясти, но это скоро прошло.
— За едой становись! — закричал снаружи каптенармус.
Кое-кто встал, а я снова заснул.
— Господин лейтенант, — раздался в дверях голос. — Через полчаса роты должны быть готовы к походу.
Тут уж я встал. Была еще ночь. Мне зверски захотелось есть.
За амбаром стояла походная кухня.
— Осталось у вас еще пожрать? — спросил я у поваров.
— Нет, все, конец. А чего ночью не пришел — вставать не захотелось?
— Что, даже хлеба нет? — спросил еще один голодный.
— Ночью пригнали машину с хлебом, только он совсем негодный.
— Давай сюда, — сказал я и откусил.
Хлеб был горький и мягкий внутри, как гнилой сыр. Я поднес его к фонарю. Снаружи он был зеленый, внутри белый. Весь как есть заплесневел. Я выбросил его.
Тронулись в путь. Впереди раскатывался гром канонады. Наступил бледный, тоскливый рассвет.
Мы улеглись за склоном, поросшим елями. Солнце поднялось к зениту и растопило смолу на хвое.
Подъехала полевая кухня, сняли крышку с котла. Раздали буженину, приправленную луком.
На склоне холма, прислонившись спиной к ели, сидел Вейс. Я поднялся к нему и стал орудовать ложкой.
— Знаешь, — сказал я, — господин лейтенант болен и бредит.
Он промолчал.
— Ты должен мне помочь, если ему станет хуже.
Он уставился на меня, потом кивнул.
Я вернулся к своему отделению, улегся на косогоре и тут же заснул.
Пополудни двинулись дальше. Сон освежил меня, и я чувствовал себя легко. А Фабиан надел две шинели и трясся от холода, хотя сильно припекало.
Мы пробирались перелесками, потом залегли в лесу в стороне от дороги. Впереди гремели орудия. Слева от нас, тоже в лесу, должно быть, стояли пушки.
Вдруг рвануло совсем рядом с дорогой. Затем ударили еще два тяжелых снаряда.
Мы опять продвинулись вперед.
— Известно ли господину лейтенанту о положении на этом участке? — спросил Эрнст.
— Мне известно только, что мы — последний резерв армии. Впереди дерутся со вчерашнего дня.
Теперь мы шли по равнине, поросшей кое-где можжевельником.
Появился гусар.
— На правом фланге два французских эскадрона.
Впереди шла жаркая ружейная перестрелка.
Спустились в котловину. Впереди на дороге, ведущей вверх, залегли несколько офицеров.
Зурр! Зурр! — пронеслись над нами две шрапнели.
Один из офицеров — высокий и толстый — поднялся с земли и сделал нам знак рукой, чтобы мы залегли, а сам остался стоять.
— Вы из армейского резерва? — крикнул он нам.
В развевающейся накидке он стоял во весь рост на дороге. С той стороны начал строчить пулемет: так-так-так.
— Вот это да! — засмеялся он. — Похоже, для меня стараются. — Он не спеша сошел с дороги.
В роте смеялись. Некоторые вставали, расстегивали штаны и присаживались на корточки.
Шш-прамм! — угодило как раз между ними, и их заволокло облаком дыма. Двое-трое подхватили штаны и бегом к роте. Один же остался сидеть, обратив в нашу сторону свою широкую задницу. Вывернул, как сова, голову назад и таращился на облако дыма.
— Что, Макс, врасплох застало? — крикнул кто-то.