Перед нами наискосок белел земляной вал.
— Стой! Кто идет?
— Дозор для связи, третья рота!
Окликал часовой нашего полка; он стоял в глубоком окопе. Мы спустились в окоп. В нем лежало несколько человек. Один приподнялся:
— Откуда вы идете?
По его манере говорить я понял, что это офицер. Он задавал много вопросов. Мне было неясно, чего он хочет.
— Выходит — вы впереди нас? А мы считаем себя на переднем крае.
Он направил меня дальше направо.
Здесь блиндажей, похоже, не было вообще. В окопе было полно спящих. Мы выбрались из него и оказались в высоком лесу.
Внезапно я прирос к месту. Справа темнел какой-то предмет. Я видел его отчетливо. Это был вагон, но…
Я направился к нему, все еще не понимая, в чем дело. Я уже мог дотронуться до него рукой. И все же ничего не понимал… Я шагнул ближе. Пахнуло зловонием. И тут я увидел: из вагона свисали передние ноги и голова лошади. Кругом — поваленные деревья, сучья, балки, катушки проволоки, металлические брусья.
— Здесь, верно, была конная станция, — сказал Вольф. — А вон смотри…
Он показал рукой на дерево. На толстом суку висела лошадь невиданной худобы — кожа да кости. Что же это был за снаряд, который забросил туда лошадь целиком!
Шшш-кремм! — по руинам.
Мы поспешили дальше.
Сторожевую заставу соседней дивизии мы нашли в тридцати шагах от главной траншеи, в одном из окопов, ведущих вперед. Здесь, как мне показалось, царил полный хаос.
Они находились тут уже три дня, а начальник сторожевой заставы не знал ни нашего расположения, ни линии расположения своей дивизии.
Мы повернули назад, зашагали напрямик через поле, и уже вскоре увидели наш березовый лес.
Занималась заря. Перед блиндажом Хартенштейна стояли человек десять с двумя тяжелыми пулеметами.
Навстречу бежал взбудораженный Израель.
— Господин лейтенант выслал тебе целый взвод пулеметчиков, велел передать привет и сказать, что НЗ можно съесть.
— Да где же я всех размещу? У нас только один свободный блиндаж. Но в нем двое убитых.
— Мы их выкинем, — сказал сержант — начальник пулеметчиков.
— Господин лейтенант идет! — крикнул Израель.
— Здравствуй, Ренн! — сказал Ламм и подал мне руку. — Я должен срочно поговорить с тобой и сержантом Шацем.
Он повел нас вперед и стал осматривать местность, которая теперь начала вырисовываться в предрассветной мгле. Мы находились на небольшом возвышении в середине низины. Справа — широкая гора с двумя плоскими вершинами. Они отливали удивительным бело-голубым светом.
— Это Белая гора, за которую уже несколько дней ведется бой. Опасность подстерегает вас и оттуда, и с их переднего края. Ваше расположение хорошее, но оно подобно одинокому острову. Это самое уязвимое место во всей дивизии. Достаточно ли уверенно ты чувствуешь себя здесь?
— Да, у меня три отделения, два тяжелых и пять легких пулеметов. На легкие пулеметы я выделил троих.
— Тебе, выходит, не хватает пулеметчиков?
— Да, всего только четверо. Но может быть, сержант поможет обучить остальных основным приемам стрельбы?
Ламм посмотрел на меня, что-то прикидывая.
— Сержант Шац, возьмите и наши пулеметы и выставьте своих часовых! Хотя вы и старше по службе, но во время боя будете подчиняться унтер-офицеру Ренну.
Он ушел вместе со своим связным.
Совсем рассвело. Я вошел в блиндаж. Израель вскрыл банку говяжьих консервов для нас двоих и разогревал ее в котелке над горящим сухим спиртом. Мы накрошили туда сухарей, они размокли, и мы поели.
Израель был скрипичным мастером; у него блестящие, карие глаза. Вольф — степенный, молчаливый, с туповатыми голубыми, воловьими глазами, но отнюдь не глупый — был рабочим. Он обычно сидел в углу, слушал живую болтовню Израеля и время от времени вставлял что-нибудь весомое. Ему едва сравнялось девятнадцать лет; он был высокий, стройный и очень следил за своим мундиром и руками.
Мы легли спать.
Я проснулся около полудня. Очень хотелось есть. Вообще-то сегодня был день моего рождения.
— Послушай, — обратился я к Хартенштейну, — не могли бы мы послать патруль туда, где вы вчера нашли сухари?
— Можно послать Кеттнера и еще кого-нибудь. Он очень ловок — особенно при ловле вшей: только сунет руку под мундир и готово — поймал.
Сидевший рядом Кеттнер рассмеялся: