— Разрыв между расположениями чертовски велик! — сказал Вейкерт, глядя туда широко раскрытыми глазами.
— Если часовые будут смотреть в оба, можно не опасаться, — сказал я.
Появился Кеттнер: он, согнувшись, нес на спине свернутое в узел шерстяное одеяло; в нем побрякивало стекло.
— Мы не должны здесь лишний раз показываться, — сказал Хартенштейн. — Французы, верно, видят нас с Белой горы.
Кеттнер опустил узел:
— Пришлось играть в индейцев. Когда я подошел к складу продовольствия, там стоял часовой. Тогда я подумал: лучше не просить, а подождать! И тут же началась стрельба. Я забрался в воронку от снаряда и жду. Вдруг слышу, как кто-то говорит часовому, что при обстреле никто воровать не станет и он может пока уйти. Тут я прокрался туда и вот — принес.
Он принес не только сельтерскую воду и сухари, но и сушеные овощи в кубиках. Все это, правда, немножко отсырело.
Я разделил продукты и послал Израеля к Ламму узнать, прибудет ли сегодня вечером полевая кухня и куда. Сюда, в низину, она не могла пройти из-за окопов.
Тем временем Хартенштейн принес в наш блиндаж легкий пулемет и поставил, его на стол.
Бранд, знавший станковый пулемет, неуверенно ощупал его со всех сторон и начал выдавать, уставясь в потолок:
— Пулемет ноль восемь — это самозарядное оружие. Он состоит…
— Оставь эту муть, — сказал Хартенштейн, — и покажи, как из этой штуки стреляют!
Бранд в смущений принялся рассматривать пулемет и попробовал откинуть крышку. Не получилось.
— Пошел прочь! — сказал Кеттнер, открыл крышку и заглянул внутрь. Все заговорили разом. Оружие ощупывали, крутили ручки. Вытащили ствол.
— Так из него же нельзя стрелять! — сказал Бранд.
— Это почему?
— Да потому, что в рубашке совсем нет воды и нет шланга пароотвода.
— Можно залить сельтерскую, — решил Кеттнер.
Кто-то скатился по лестнице.
— Почему не ведете наблюдения? — закричал Ламм. — Французы на Белой горе готовятся к атаке. Где сержант Шац?
— Вольф, дать сигнал тревоги слева, Израель — справа! — крикнул я.
— Оставаться на местах! — закричал Ламм. — Для чего показываться всем? Только пулеметчикам на станковых пулеметах!
Он выскочил, я — за ним.
— Где расположился Шац?
— Здесь, господин лейтенант!
Ламм ринулся в блиндаж. До меня донеслась крепкая брань. Выскочил Шац со всей своей бандой и вторым пулеметом.
— Туда! — крикнул Ламм. — Вы что, не видите? На левом склоне горы, над правым краем!
Они стали всматриваться.
— Какой прицел? — заорал Ламм на Шаца. Тот напряженно всматривался.
— Четыреста? — запинаясь, произнес он.
— Девятьсот! — прорычал Ламм. — Пулеметы готовы?
— Первый пулемет готов!
— Командуйте! — крикнул Ламм.
— Одно деление стрельба с рассеиванием в глубину! — сказал Шац.
Правый пулемет затарахтел. Ламм смотрел в бинокль. Левый пулемет еще искал опору.
— Прекратить огонь! — зарычал Ламм. Треск прекратился.
— Куда вы стреляете, черт побери! Глаз у вас нет, что ли? Теперь они, ясно, попрятались!
Он злобно посмотрел на меня:
— Унтер-офицер Ренн и сержант Шац, следуйте за мной! Лишние пусть уберутся отсюда!
Он вышел из орудийного окопа и остановился возле гаубицы с мертвыми лошадьми. Мы стояли навытяжку.
— Почему здесь никто не ведет наблюдения? — Он сделал паузу и посмотрел на нас. — Почему вы, сержант Шац, не подготовили точку для вашего второго пулемета? Вы дали указание определить расстояние? А как же я буду знать расстояние? — Немедленно определите расстояние! Завтра я опрошу ваших часовых, кроме того, я сообщу в вашу роту, что на вас нельзя положиться. Можете идти!
Шац повернулся и пошел. Ламм смотрел на меня, и я понял, что ему трудно говорить.
— Шац низкий и лживый человек! Я знаю его еще по сборно-учебному пункту призывных. Но ты — этого я не понимаю! Должен я направить сюда другого командира взвода? Приложи всё старание, чтобы я был доволен тобой! Говорю тебе это прямо: буду тебя контролировать. До сих пор я считал это лишним!
Он возбужденно дышал и медленно пошел прочь.
— Да, вот! — сказал он вдруг и остановился. — Кухня будет к утру. Разносчикам пищи собраться в моем блиндаже. Все!
Он ушел. Я подумал: «Ты будешь меня контролировать — это хорошо! Но худо мне, если ты найдешь, что я слаб!»