— Дурень, — говорит ему Чепе.
— И? — не унимался Ану.
— Чистокровный испанский кокер, что тебе еще сказать? цвет? запах? розоватый в черную крапинку.
— И? — напирал Ану.
Лесмес оглядел нас смиренным взглядом.
— Пса нашли мертвым, — закончил он.
Ану шумно выдохнул.
— Чистая правда, — сказал Лесмес, обиженный недоверием слушателей. — Новость имела последствия. Только этого не хватало нашей стране.
Наступило долгое молчание. Лесмес заказал всем новую порцию пива. Девушка-официантка неохотно принесла. Учитель объяснил, что сначала поедет с военным конвоем, который возвращается в Теруэль, а оттуда переберется в Боготу.
— Надеюсь, что нас не взорвут по дороге, — сказал он.
Мы продолжали молча пить.
Я уже хотел попрощаться, когда снова услышал его голос:
— Такая это страна, — сказал он, облизывая редкие усы, — если просмотреть полный список президентов — все облажались.
Никто не ответил. Лесмес, которому очень хотелось поговорить, ответил себе сам:
— Да, — сказал он, — как чай пить все президенты облажались, каждый на свой лад. Почему? Я не знаю, и кто может знать? Из-за эгоизма, по дурости? Но история все расставит по местам. Потому что как чай пить…
— Какой еще чай, — взбесился вдруг Чепе. — Может, кофе?
— Как чай пить, — продолжал Лесмес смело, упиваясь собственными словами, — так некому налить.
И залпом допил пиво. Он ждал, что кто-нибудь ему ответит, но все молчали.
— Сан-Хосе был и останется беззащитным городом, — добавил он. — Единственное, что я могу посоветовать всем — убираться отсюда, и как можно скорее. А если кто ищет смерти, так пусть остается.
Он по-прежнему не помнил, что жена Чепе похищена и родила в плену. Чепе не замедлил с ним попрощаться на свой лад, с криком пнув заставленный бутылками стол.
— Сперва убирайтесь вы, ублюдок, из моего заведения, — заорал он и бросился на учителя. Я видел, как другие стали их разнимать. Только Ану улыбался и ждал в сторонке.
Но Лесмес прав: если кто-то ищет смерти, то найдет себе могилу прямо здесь, под ногами.
Что до меня, то мне все равно. Я уже умер.
Суббота? Молодая докторша тоже уезжает из Сан-Хосе, как и медсестры. Больше некому возглавлять импровизированную больницу. И больше не приезжали к нам грузовики Красного Креста с горючим и продуктами для горожан. Мы узнали, что был еще один бой в нескольких километрах отсюда, недалеко от лачуги маэстро Клаудино. Погибли двенадцать человек. Двенадцать. Из двенадцати один ребенок. И они не замедлят вернуться, это мы знаем, а кто именно? не важно, но они вернутся.
Военные подразделения, которые в течение месяцев обеспечивали в Сан-Хосе спокойную обстановку, видимость мирных времен, заметно поредели. Но, так или иначе, с ними или без них, вспышки войны будут повторяться, все более жестокие. Хотя солдат мы видим все реже, официально нам никто об этом не сообщает; власти лишь твердят, что все под контролем; это мы слышим в сводках новостей по транзисторным приемникам, потому что электричества по-прежнему нет, и читаем в устаревших газетах; президент заверяет, что в этих краях ничего плохого не происходит, и ни здесь, ни где бы то ни было в стране не идет война; если ему верить, то Отилия не исчезла, а Маурисио Рей, доктор Ордус, Султана и привратница Фанни, как и многие другие горожане, умерли от старости; и на меня опять нападает смех, почему я смеюсь всякий раз, когда мое единственное желание — заснуть и не просыпаться? Дело в страхе — это ужас, эта страна, которую я хотел бы вдруг забыть, прикинувшись идиотом перед самим собой, чтобы как-то жить дальше или делать вид, что хочу жить дальше, потому что на самом деле с большой долей вероятности я уже умер, говорю я себе, давно умер, да еще угодил в ад, и я снова смеюсь.
Среда? Два военных патруля, действуя каждый сам по себе, атаковали друг друга, и все по вине никчемного информатора, сообщившего о появлении партизан в двух шагах от города; четверо солдат погибли, несколько получили ранения. Родриго Пинто, сосед, живущий на горе, пришел навестить меня встревоженный: капитан Беррио, проходя по их дороге в сопровождении солдат, объявлял, что если обнаружит малейшие признаки пособничества, то примет меры, и повторял это на каждом ранчо, допрашивая не только взрослых, но и детей моложе четырех лет, едва умевших говорить. «Он сумасшедший», — сказал мне Родриго.
— Еще какой. Его не отстранили от должности, как мы все думали, — говорю я. — Он на моих глазах стрелял в безоружных людей.
— Что он сумасшедший, это не удивительно, — говорит Родриго. — Вдали от города, в горах, нам удивительно только, что мы еще живы.