— Мессир, по какому праву этот хогг… Клафферри… Я полагал, что командование возрожденной армией Санкструма целиком и полностью возложено на мои плечи! Но он пришел на склады… Ведет себя… вызывающе! У него ваш указ и я не мог ему перечить! Да, на складах почти ничего нет, но это я знаю уже давно — по моему приказу сбили замки, совершили описи… И он, этот Клафферри, пошел осматривать моих людей! Моих! Свет Ашара, моих!
Я поморщился, потер затылок. Снова-здорово. Не могу же сказать, что этот хогг — проверенный в боях полководец? Что он умелый тактик и стратег, и, главное, что я четко знаю об этом, ибо Клафферри зарекомендовал себя делами, а Бернхотт всю молодость просидел за решеткой у Ренквиста. Да, он честен, но порывист и горяч, и я сомневаюсь, что он сможет руководить на поле боя с подобающим хладнокровием. И опыта у него нет. И представленная мне опись была сделана ужасающе криво… Но зато Бернхотт отлично муштрует солдат, это его талант, он железной рукой навел порядки в разнородной армии, наполовину состоящей из дезертиров лимеса. Сейчас в моем распоряжении пять тысяч человек — и хоть это немного, но солдаты все еще прибывают, и Бернхотт занимается ими, не допуская злоупотреблений и несправедливости.
Я встал и положил ладонь на плечо Бернхотта, заглянул ему в глаза, сказал отечески:
— Война на пороге. И я не могу… и не имею права… подвергать серьезному риску таких преданных людей как ты! Первые удары противника будут страшны. И эти удары могут оставить меня без генералов. Я принял решение — сохранить лучших из лучших для последних, решающих схваток, которые могут случится подле Варлойна!
Его щеки запунцовели.
— Свет Ашара, мессир, но я… Я хочу…
— Все понимаю, но мне ты нужнее здесь. Сейчас и, возможно, в будущем ты должен быть рядом, подле Варлойна!
— Вы хотите направить Клафферри в горнило…
— И ты там окажешься — позднее. Пока мне нужны верные люди рядом! Самые верные! Самые преданные!
Вот так. Прямая манипуляция эго. Он будет считать, что вхож в ближний круг, а Клафферри — нет, хотя на деле все, кто полезен мне и Санкструму — сидят в этом самом ближнем кругу. У Наполеона, бедняги, были такие же проблемы с его генералами. Каждый хотел подобраться поближе к императору, искательно заглядывал в глаза, или, по крайней мере, считал себя избранным и достойным встать в первых рядах с императором.
— И пусть эти слова останутся между нами!
— О, мессир!
— Я разделю полномочия между тобой и Клафферри. Так нужно.
— Да, мессир, понимаю!
— Ты будешь муштровать и собирать отряды, он — примет на себя первые удары. Позднее и ты попробуешь себя в деле. Позднее!
Надеюсь, он поверит. Главное, немного почесать эго молодого дворянина. Манипуляция, конечно, та еще, но часто срабатывает, особенно если человек болезненно самолюбив и немного инфантилен. Позднее я разделю армию на две части, возможно даже, и на три, и для каждой мне потребуется генерал. Главное — выдержать первый удар. Победить экспедиционный корпус. Это даст мне передышку.
Явился секретарь от Великой Матери. Наконец-то она была готова!
Глава 40
Глава сороковая
Гицорген встрепенулся, когда я вышел в приемную, пружинисто вскочил с лавки; Блоджетт, что-то писавший за конторкой, даже вздрогнул.
— Едем к девочкам?
— Можно и так сказать.
Взгляд барона скользнул к моим ногам.
— А он что? С нами, что ли? Свет Ашара, он распугает всех девчонок! Оставьте его здесь, архканцлер!
Мой кот незаметно выбрался следом, я даже не услышал, как он проснулся, как соскочил на пол. На барона смотрел равнодушно и даже презрительно — только кошки так умеют. «Ну что ты здесь делаешь? Сгинь!» — вот такой у него был взгляд.
— Он сам по себе, но я не стал бы ему перечить, барон. Он этого не любит, — сказал и подумал с усмешкой: какой чудесный повод поддразнить Гицоргена. Кот в карете будет его о-очень нервировать, наверняка же слышал о его похождениях в окрестностях Варлойна, а может, кое-кто шепнул ему, как безобидный двадцатикилограммовый котик помог нам с Атли одолеть убийц на берегу Оргумина.
Атли как живая встала перед глазами. Разумеется, в не очень романтичном образе: я живо и в красках представил ее нагой, с горящими от возбуждения глазами, и сразу же теплая волна прошла истомой по телу. О черт… Страстная, умная, горячая степнячка сидит в душе такой занозой… И не меньшей занозой там же сидит Амара. Попал ты, Торнхелл, между двумя женщинами… И ведь не разберешь, какую из них хочешь больше… И я сейчас не о вульгарной страсти. Просто и с той, и с другой мне действительно хорошо. Но прекрасно ведь понимаю: обе — собственницы еще те и ни одна не уступит своих позиций. Вдобавок Атли обещала наведаться летом. Будет мне забота… И встанет передо мной тяжелый выбор между двух равно желанных… Да, и еще стоит учесть: ни одна из этих самых желанных не знает о сопернице. А когда узнает… Амара, пожалуй, догадывается… Кгм, бедный, бедный будет господин архканцлер.