Шутейник подумал, сказал с сомнением:
— И все-таки я бы ее прирезал.
— Лучше перевоспитать.
— Перевоспитать? Ее? Возможно ли? Да она, ладушки-воробушки, та еще лярва! Она вас теперь… Если сможет, конечно. Но лучше — вы ее! Чик — и нету.
Я вспомнил взгляд, которым Анира одарила сразу, как подписала указ. Там была плохо скрытая ненависть, но кроме ненависти — там было и сомнение, и что-то еще… Мне все-таки удалось показать ей — такой жесткой, безжалостной — иной мир и иную идею.
— Убил меня, — бросила она, вручив мне указ. — Я же теперь сдохну.
Нет, не убил, просто забрал из рук ушлой деляги стратегический для Санкструма объект, стоимость которого по земным меркам — несколько десятков миллиардов долларов. А дельца уволил без компенсационного пакета, но — и без претензий насчет долгосрочных выгод, упущенных государством. Теперь Морская Гильдия будет работать наравне со всеми — на правах свободной конкуренции.
— Врешь, — открыто сказал я, усмехаясь. — Ты — выживешь.
Она взглянула мне в лицо, и улыбка — не болезненный оскал, легкая улыбка — на миг проступила на тонких губах.
— Починишь мне ободранные крылья.
— Ты сама оперишься. Но я даю слово: новые твои крылья я не стану ломать.
Я ушел. Она провела меня к выходу и смотрела, как я в полной тишине спускаюсь по ступенькам. А я думал вот что: тогда, в шатре Аджи, в логове камарильи Простых, стоял за шторкой некий кукловод, еще более опасный, еще более наглый, чем сам Аджи, Ревинзер и Анира. Кто же он? Вернуться к ней и спросить? Так ведь не скажет…
Утром следующего дня парадный выезд усвистал в Норатор, в карете архканцлера сидел мой двойник, и на сей раз я позволил — хотя кому вру, настоял — чтобы Блоджетт накрасил его как следует. Переодетый в мундир Алого, я видел, как мой измазюканный белилами, чернилами и еще какой-то ядовитой хренью двойник царственно, рука об руку с Амарой, взошел в карету. Отдаленно он был похож на индейца Тонто в исполнении Джонни Деппа, только чучела совы на голове не хватало. Бледный и нестойкий после вчерашнего Гицорген пытался пробиться к карете, но ему вежливо заступили путь, указали на соседний экипаж. Прекрасно, пусть едет. На обратном пути у его экипажа «внезапно» отвалится колесо, и, пока будут менять, мой двойник окажется уже в Варлойне — куда обязан вовремя прибыть и я. Таким образом, мы произведем с двойником рокировку, и Гицорген не заметит подмены.
Мы же с Шутейником вместе с десятком Алых верхами выдвинулись в Норатор двадцать минут спустя. Я ускорял события, гнал их, чувствовал, как уходит отпущенное мне мирное время. Действовать! И действовать — не испытывая сомнений. Сегодня… Да, пока народ будет глазеть на нового императора, мы откроем охоту на безумного эльфа. Мне нужно, чтобы на моих охотничьих угодьях было не слишком много случайных людей и хоггов, именно поэтому я выбрал день парадного выезда. В большей степени горожане будут интересоваться новым монархом. В меньшей — эльфом. В качестве массовки сгодятся переодетые Алые, студенты Шутейника и несколько хоггов. План разработан и будет воплощен сегодня.
Шутейник добыл свежий номер «Моей империи», розданный ныне в Нораторе, а отпечатанный еще позавчера, и прочел с выражением:
«Новости! Новости!
Зловредный эльф, пойманный намедни, будет демонстрироваться за пять медяков всем желающим с сего дня в доходном доме Реннира Доловаца на третьем этаже в особой клетке. Дом сей в Южном квартале найти легко — всякий покажет. Эльф гнусен видом, свиреп, брызжет слюною и дико воет. К тому же сообщаем: глаз у эльфа черный, и от того глаза может у женщин случится бесплодие, а у мужчин — недержание, фатальное нестояние и прочие горести. Будьте же осторожны! Охрану эльфа несут доблестные Алые Крылья, а значит, всем горожанам нечего опасаться, даже если эльф вырвется наружу! Казнить же эльфа пока не будут, ибо архканцлер наш милостив даже к такому гнусному отребью, и от казни лютой сего урода избавил, заменив ее на позорное содержание в клетке!»
— Ловко вы придумали, мастер Волк! Эдак мало кто пойдет смотреть — народец-то суеверный… Да и пять медяков на дороге не валяются!
Именно, Шутейник. Этой заметкой я сделал антирекламу. Мне не нужен большой поток людей. И средний не нужен. Мне надо, чтобы ручеек посетителей был очень невелик — именно тогда я и те, кто видел портрет работы Валтора, смогут распознать Хвата. Часть ротозеев я отсеял выездом будущего императора, еще часть — высокой ценой, суеверных — сообщением о черном глазе. А Хвата приманил тем, что, фактически, унизил его собрата, пообещав показывать его в клетке, как дикого зверя.