Когда наш батальон в марте вывели с гор, в медсанбате уже было три новых медика: две женщины и один парень. Парень нас интересовал мало: за три месяца жизни в исключительно мужском коллективе наши небритые пьяные физиономии успели всем нам порядком приесться. А вот к женщинам мы проявляли весьма активный интерес. Их звали Ольга и Рита, обеим было уже за тридцать, обе простенькие, с обычными лицами.
С Ольгой я познакомился, когда ходил к ней на перевязку: от антисанитарных условий существования, холода, голода и постоянного нервного перенапряжения у меня начали гнить ноги. Она говорила мало, перевязывала быстро, но очень умело, всегда интересуясь, улучшилось ли мое состояние после последней перевязки, не больно ли мне, не туго ли наложен бинт. После ее перевязок у меня всегда поднималось настроение. За долгие месяцы войны мы все озверели, слились с войной в единое целое, позабыв свой прошлый мир, свою прошлую жизнь. Присутствие женщины оживляло, напоминало, что на свете есть не только война, а еще и любовь, дом, тепло. Ольга одним лишь своим присутствием возвращала меня из мира мертвых в мир живых. После разговоров с ней желание вернуться домой разгоралось во мне все сильнее и сильнее, хотелось жить, пить водку в Таганском парке, клеиться к девчонкам. Она мне нравилась за то, что вытаскивала меня, погрязшего в войне, в нормальную жизнь.
…В середине марта наш батальон перекинули в Гикаловское, это недалеко от Черноречья, пригорода Грозного — того места, где Шамилю Басаеву оторвало ногу. В конце зимы, когда штурм Грозного уже подходил к концу и было ясно, что город взят, Басаев вместе с полутора тысячами своих боевиков, не желая погибать в запертом городе, уходил из него по руслу высохшей реки. Русло было заминировано, причем заминировано так, что пройти там было нереально даже одному человеку, не то что полуторатысячному отряду: противопехотные мины, самые мерзостные штуки, которые не убивают, а только калечат, отрывая ступню или полступни, разбрасывали с вертолетов россыпью, не жалеючи. Но Басаев прошел. Говорили, что он купил карту с обозначенным на ней проходом в минных полях у какого–то прапорщика ФСБ, заплатив ему что–то около двухсот штук зеленью.
Боевики шли ночью, неся все свое барахло, оружие и раненых на себе. Шли в абсолютной тишине, буквально под носом у федералов, встык между двумя армейскими частями — кое–где от позиций наших солдат их отделяла всего сотня–другая метров. И они бы так и просочились незамеченными, если бы им повезло чуть–чуть больше. Но в районе Черноречья, где проход был всего в один метр, кто–то из боевиков все–таки наступил на мину. С расположенных впритык пехотных позиций в ответ прозвучала автоматная очередь — просто так, наобум, там еще ничего не поняли и очередь эту выпустили по привычке: сработала мина, и они простреляли этот участок. «Чехи» попадали — прозвучал еще один взрыв. Поняв, что они обнаружены, боевики начали рассредоточиваться, и тут уже мины стали рваться одна за другой. Наша пехота, увидев в свете вспышек от разрывов толпу сепаратистов у себя под носом, подняла тревогу и открыла шквальный огонь. Через некоторое время к пехоте присоединились стоявшие на высотках «саушки» и минометчики и били в долину реки прямой наводкой всю ночь. Всю ночь там был кромешный ад. Самому Басаеву удалось уйти, но половина его отряда осталась в долине.
Я об этом слышал, но самому в тех местах мне бывать не доводилось, пока однажды моему взводному и его лучшему другу зампотылу не пришла идея поехать в тот район на рыбалку. По слухам, рыбалка в этих местах была исключительная: в горных реках — битком метровой форели, ожиревшей и из–за отсутствия рыбаков расплодившейся в невероятных количествах. Ехать решили на следующий день с утра на двух бэтээрах, а вместо удочек брать с собой гранатометы — самую лучшую рыболовную снасть: один выстрел вверх по течению, и ведро рыбы готово, только успевай вылавливать ее, оглушенную, из реки. Ольга решила ехать с нами.
Но что–то с самого утра у нас не заладилось. Устроив местным речушкам Армагеддон и выпустив чуть ли не недельный боезапас, мы не выловили ни одной мало–мальски приличной рыбешки, если не считать двух бычков с мизинец величиной.
Проколесив полдня по чеченским озерцам и речушкам, мы, сами не заметив как, попали в Черноречье. Тут наше веселое настроение отпускников как ветром сдуло.
Земли под ногами не было — один металл, все сплошь засыпано осколками разных калибров: от маленьких, с горошину, легких жестяных осколочков от подствольных гранатометов до огромных, в два кулака размером, осколков стапятидесяти двухмиллиметровых снарядов САУ. Вокруг — ни одного целого дерева, все посечены, макушки срезаны, ветки, как вырванные руки, белеют мясом древесины. И воронки, воронки, воронки. Вся долина реки, насколько хватает глаз, в воронках.