— А еще лучше было бы запускать сюда иностранные спецслужбы, пусть учатся воевать с терроризмом в реальных условиях!
— Ни хрена не выйдет, — возражает Мутный. — Тогда «чехов» пришлось бы ставить на довольствие и платить им зарплату. Да и вообще, им быстро конец бы пришел: немцы или те же самые евреи не стали бы церемониться с боевиками, как наше правительство, загнали бы всех в горы и расстреляли из саушек[16]. А то что это за война такая — то воюем, то не воюем, то наступаем, то отступаем?!
Батальон входит в какое–то село. Оно почти не разрушено, обстреливали его мало, но жителей не видно. На центральной площади ветер гоняет бумагу и волчками закручивает пыль.
Вокруг площади, прямо перед домами, стоят большие кресты. На них висят распятые русские солдаты — они прибиты за руки к перекладинам, у каждого в груди несколько пулевых отверстий. Все кастрированы.
Комбат приказывает зачистить село.
На площадь стаскивают всех мужиков, каких находят, сваливают там кучей, а потом начинается резня. Один прижимает чечена ногой к земле, второй снимает с него штаны и двумя–тремя резкими рывками отрезает мошонку. Зубцы штык–ножей цепляют плоть и тянут из тела сосуды.
За полдня кастрируют все село, потом батальон уходит. Наших оставляют на крестах: их потом снимут особисты.
Нас прикомандировывают к комендатуре Курчалоя. Теперь мы сопровождаем инженерную разведку. Каждое утро, еще затемно, отправляемся с саперами по одному и тому же маршруту: по улице Джохара до перекрестка, там направо, в частный сектор, и затем — несколько километров по дороге. Перед выходом нас напутствуют два плаката, висящие над воротами: «Солдат, ничего не трогай! Это опасно!» и «Солдат! Не разговаривай с посторонними! Это опасно!». Второй плакат повесили недавно, после того как к одному парнишке подошел столетний дед и спросил, как пройти в комендатуру, а когда солдат повернулся, чтобы показать дорогу, дед достал пистолет и выстрелил ему в затылок.
Мы выходим за ворота и разбиваемся на группы. Впереди идет сапер с миноискателем — сегодня это Пашка. За ним двое со щупами — Славянин и Тема. Еще двое идут по обочинам и проверяют придорожную зеленку и верстовые столбы. Одного из них зовут Василием, второго я не знаю, такой маленький светловолосый пацан, смешливый и вертлявый. Чаще всего именно они и обнаруживают «рождественские подарки».
За саперами следуем мы — я, Тренчик, Осипов и еще несколько человек. За нами ленивым бронтозавром ползет бэтээр прикрытия. Нам надо проделать около десяти километров, потом мы повернем назад. Эту дорогу мы уже знаем наизусть, до каждой выщерблины, до каждого камня. В месяц тут снимают по три–четыре фугаса.
Как правило, это простые фугасы из куска трубы или артснаряда, но иногда бывают и неприятные сюрпризы. Однажды мы нашли футбольный мяч со светочувствительным датчиком внутри. В другой раз посреди дороги стояла банка сгущенки, а под ней — «лепесток», паскудная такая мина, которая не убивает, а только калечит, отрывая полстопы или пальцы. Мутный тогда накинул на сгущенку петлю из проволоки от ПТУРа[17], залез в канаву и сдернул банку. А потом мы пили сгущенку, сидя на броне. Каждому досталось по глотку.
Мы идем не спеша, Пашка водит миноискателем из стороны в сторону, Славянин с Темой ковыряют щупами землю. Я наблюдаю по сторонам. Наконец светловолосый сапер поднимает руку вверх: внимание! Мы приседаем на корточки, бэтээр останавливается за нашими спинами. Светловолосый подходит к обочине, встает на колени и осторожно раздвигает руками траву. Это самый опасный момент. Если заложен фугас, то рядом всегда может оказаться бородатая сволочь с детонатором в руке. Боевик убьет светловолосого, а потом из зеленки нас всех добьют автоматными очередями.
Я ложусь на землю и вжимаюсь щекой в пыль. Тренчик по ту сторону дороги делает то же самое. Светловолосый раздвигает руками траву. Я вижу длинный предмет. Светловолосый протягивает к нему руку. Трогает снаряд. Потом поднимает его.
— Пустой, — говорит он. — Заготовка.
На этот раз в канаве оказывается кусок трубы от земляного бура. Таким сверлят землю, когда ищут воду. Рядом с ним лежит моток проволоки, в траве спрятан ящик с гвоздями. Мы кладем бур на бэтээр — взорвем позже, чтобы «чехам» не было соблазна набить его тротилом с гвоздями, — и идем дальше.
Около Гарика останавливаемся. Он подорвался две недели назад. Штукатурка на фасадах домов еще сохранила следы осколков, убивших его. Фугас был прикреплен к дереву на высоте человеческого роста, и от Гарика не осталось даже воронки.