Спасибо от меня она так и не дождалась.
— Бебер, в два часа сваливаем, но смотри, чтобы остальные доходяги не просекли, что мы собрались на променад. Сброду скажем, что ты сопровождаешь меня к специалисту, который должен осмотреть мою руку.
— Гы! — ответил он, и мы давай с ним орать, что это такой специальный спец, приехавший специально, чтобы меня осмотреть, и нам нужно отправиться к нему аж на другой конец гарнизона.
Этих раненых хуй поймешь. [Пока вроде они нам поверили и ждали продолжения пиздежа]. Ладно. В два часа мы выходим на улицу. Узенький переулок. Но холодный ветер бодрит.
— Вот и зима подходит к концу, Бебер, — сказал я ему. — Грядут перемены! Наступит весна, и шум у меня в башке станет еще сильнее! Можешь не сомневаться.
Бебер тоже всегда предпочитал соблюдать осторожность. Меньше всего ему хотелось влипнуть в какие-нибудь неприятности. На ногах у него были тапки, и он бесшумно крался от парадной к парадной, стараясь не привлекать к себе лишнего внимания. Вокруг было полно деревьев, растущих в садах за низкими кирпичными заборами. В небе артиллерийские снаряды вычерчивали причудливые следы на фоне таких же причудливых и тоже бледно-розовых облаков. Навстречу нам попадались одни сплошные пешедроты, форма у них была гораздо менее броская, чем у нас, не особо яркая, зато не маркая. С тех пор, как мы попали в Деву Марию Заступницу, мода успела сильно измениться. Время летит быстро. От свежего воздуха у меня слегка кружилась голова, но Бебер меня поддерживал, и я кое-как продвигался вперед. На мостовой ко мне снова вернулось блядское желание шляться по улицам. Быть живым. Я невольно вспомнил, как когда-то дни напролет сновал туда-сюда по бульвару с ювелирными украшениями для ма[газина], и как паршиво для меня все тогда закончилось. После чего мне сразу расхотелось углубляться в воспоминания, чтобы не портить себе день. Удивительно, как много у меня в прошлом было всякого дерьма.
Пердю-сюр-ле-Лис представлялся нам какой-то жуткой дырой. Наши, по крайне мере, все так считали. Центральная площадь была окружена выточенными из камня живописными домиками, прямо как на картинке. В самом центре рынок с морковью, репой и солениями. Нарочно не придумаешь. И кругом грузовики, от которых сотрясалось все вокруг, дома, рынок, местные давалки и солдатня, каждой твари по паре от каждого рода войск, начиная с артиллерии, из-под всех арок доносилось карканье, где они кучковались по углам, разбившись на небольшие группы, руки в карманах, в желтом, зеленом, овцеёбы, даже индейцы, плюс техника, целый автомобильный парк… Все это перемещалось по кругу и тряслось [два неразборчивых слова], как в цирке. Это было сердце города, откуда во всех направлениях отправлялись снаряды, морковка и люди.
На смену им приходили другие, усталые и потрепанные, шеренги едва волочили ноги, оставляя за собой полосу грязи, по которой скакали [драгуны], облаченные в цвета площади. Мы уселись в небольшом темном кабаке, откуда было хорошо видно улицу и можно было не спеша оценить обстановку.
Бебер с виду был неказист. Посмотришь, вроде ничего особенного, однако на этого парня можно было положиться.
Начнем с того, что платил он. Деньги у него были.
— Моя жена неплохо справляется, — сообщил он, — она у меня работящая, я терпеть не могу бездельников…
Я все понимал. Я же не тупой. Короче, через эту центральную площадь проходил весь город.
— Вот увидишь, — говорю я Беберу, — если мы еще какое-то время здесь проторчим, комендант Рекюмель тоже сюда заявится…
— Забудь про него, — отвечает он мне, — посмотри лучше, какая здесь подавальщица…
У нее и вправду был впечатляющий бюст, но там уже два пехотинца из колониальных подразделений нацелились на ее сиськи, каждому — по одной.
— Она уже занята, — констатирую я.
— Видел бы ты мою Анжелу, этой до нее далеко, моя гораздо симпатичнее, не говоря уже об остальном. А эта — обычная сортирная подстилка, — произнес он нарочито громко, чтобы его все слышали. — Я бы ей даже отсосать не дал.
И как бы в подтверждение своих слов он смачно харкнул, попав прямиком на туфлю официантки. И тут она повернула голову в сторону Бебера и заметила его, он в этот время продолжал пялиться на нее с нескрываемым отвращением. Неожиданно официантка расплывается в улыбке, отталкивает двух сержантов и подходит к нему с любезнейшим выражением на лице.
— Осторожней, сука, ты мне ногу отдавишь. Принеси-ка мне лучше два пикона[15] и вали отсюда. Может быть, эта дешевка и сгодится мне на замену, но сперва мне надо перетереть с Анжелой…