Выбрать главу

Иногда она задерживалась возле окон, чтобы отдышаться, и, застыв там на мгновение, устремляла взгляд на улицу со снующими туда-сюда войсками, с грустью наблюдая за этим диковинным карнавалом…

— Канонада все еще слышна, — говорила она.

После чего вновь устремлялась восторгаться ближайшей комнатой, где все свидетельствовало о неслыханном богатстве, накопленном несколькими поколениями семьи Арнаш. Наблюдая за рыбами в реке, а не войсками на улице, моя мать и то, наверное, лучше бы понимала, что ими движет, куда и зачем они направляются, переливаясь всеми красками радуги и непрерывно сменяя друг друга. Мой отец не мог позволить себе оставаться в стороне и с видом знатока давал ей полностью высосанные из пальца туманные разъяснения. Арнаш как вежливый хозяин рассказывал о принципах формирования [индусских] подразделений…

—  Они и маршируют по двое и вообще, говорят, всегда вместе держатся, и если в одного попадает пуля, то и его товарищ тоже обычно гибнет. Вот так вот.

И тут моя мать снова впадала в экстаз. Она словно пробуждалась от полузабытья.

— Осторожно, Селестина, — говорил ей моей отец, — смотри, куда ставишь ногу.

Он имел в виду натертую до блеска воском лестницу в этом образцовом доме.

— Настоящий музей… Сколько у вас красивых вещей, мадам… — не прекращала восхищаться моя мать.

Она дожидалась внизу перед столовой г-жу Арнаш с тремя ее детьми. Мой отец опасался за мою мать, она ведь могла упасть прямо на виду у всех. После стольких хождений по лестницам ее хромота усилилась, не говоря уже о поезде и прогулках по городу. Думая о ее тощей уродской конечности, мой отец прямо весь перекашивался. Он не сомневался, что другие тоже успели ее рассмотреть у нее под юбками, пока она карабкалась наверх. А в облике этого Арнаша с его маленькими кошачьими усиками и вправду было что-то непристойное. Наверняка он тискал служанок. Мой отец и сам украдкой на них поглядывал, когда они разносили закуски. Бойкие двадцатилетние толстушки, довольно аппетитные. Всякий раз, когда они отправлялись на кухню за очередным блюдом, им приходилось подниматься на две ступеньки, и их икры слегка обнажались.

Мадмуазель Л’Эспинасс пришла с небольшим опозданием и с порога рассыпалась в извинениях. Ей не сразу удалось попасть на Большую площадь из-за прибывших накануне шотландцев, которым их генерал в торжественной обстановке вручал там знамя.

— Это было потрясающе! Видели бы вы этих мальчишек, мадам! Еще совсем дети, конечно, но сколько юношеской энергии, отваги и решительности! Не сомневаюсь, что такие способны свернуть горы, и они еще покажут этим нелюдям, мерзким ублюдочным бошам, где раки зимуют!

— О да, мадам, безусловно, в газетах пишут жуткие вещи об их жестокости. Это что-то совершенно немыслимое! Должен же кто-то их наконец остановить.

Что касается жестокости, то в присутствии нас с Каскадом они старались на эту тему особо не распространяться. Предпочитали не углубляться в то, о чем прочитали в газетах. Моя мать со своей стороны возлагала главную надежду на возможность обратиться с жалобой к кому-то очень могущественному и находящемуся на самом верху, дабы положить конец бесчинствам, которые творили немцы. Должен же был кто-то такой существовать, иначе и быть не могло. Мой отец на сей раз полностью с ней солидаризовался. Если немцы могли делать, что хотят, то этот мир не соответствовал тому, что они всегда про него думали, [он был построен на других принципах, им непонятных], а такого, по их мнению, даже представить себе было нельзя. Само собой, на военные преступления можно пожаловаться в вышестоящую инстанцию. А каждый на своем месте просто должен оставаться верен своему долгу, как это всю жизнь делал мой отец. И все. Мир, в котором нет способа остановить насилие и пытки, не укладывался у них в голове. Поэтому они его сразу отметали. Даже гипотетическая возможность, что он именно так в реальности и устроен, приводила их в неописуемый ужас. Они начинали лихорадочно поглощать закуски, всячески подбадривая друг друга, чтобы совместными усилиями отогнать от себя мысли о том, что с жестокостью немцев сделать ничего невозможно[24].

вернуться

24

В этом месте рукописи у Селина присутствует страница всего с несколькими фразами, которые, возможно, он просто забыл вычеркнуть, но теоретически они могут быть отнесены либо к концу этого параграфа, либо к началу описания застолья в доме г-на Арнаша: «Все тогда сочувственно поглядывали на Каскада и меня, а мы ничего не говорили. Ведь мы отмечали мою военную медаль. Мадам Арнаш без остановки сновала между кухней и столовой».