— Мы должны уходить, — сказал на польском языке бывший смоленский воевода. — Если поспешим, то можем иного достигнуть — отдать Смоленск Сигизмунду. Сесть в городе и готовиться к осаде.
Сержпутовский молчал. Он уже тоже понял, что кроме как ещё пролить немного москальской крови, его отряд и русские предатели ничего не добьются. А промедление смерти подобно. Бежать, но в Речь Посполитую. Никакой Смоленск Сигизмунд брать не будет. Война с Россией Польше противопоказана. В нынешних условиях может случиться так, что такой страны просто не станет. А значит, нужно в дороге убить Шеина, и дело с концом. Он, шляхтич Сержпутовский — верный польский сармат, сделал своё дело — убил царя, устроил в Москве кровавую баню.
— Уходим, — сказал Сержпутовский и стал отдавать приказы.
Через полчаса отряд вышел на Владимирскую дорогу.
*…………..*…………..*
(интерлюдия)
Егор Игнатов, уже воевода, под командованием которого находится целый корпус из стрелков, артиллерии, конницы, розмыслов численностью до тридцати тысяч воинов, сегодня играл уже забытую роль. Он командовал всего полутысячей конных. Но чего только не сделаешь, когда тебя просит сам император.
Егор был одним из тех, кого посвятили в сущность предстоящей операции. И это взбудоражило сознание мужчины. Он был готов убивать, причём делал это хладнокровно, но врагов государства. А тут воевода Игнатов участвует в таком деле, где без крови обывателей не могло обойтись и не обошлось. Он, тот, кто защищает пахаря, торговца или мануфактурщика, бездействовал, когда в Москве зарделись огни пожаров, и когда беженцы рассказывали, что в столице начались практически уличные бои. Взбунтовались стрельцы. Вот их Егор готов был убивать, они предатели и смутьяны. Но многие москвичи, словно дети, они же ввяжутся в смертельные игры и многие полягут, может, и от клинка Егора. Долг он свой выполнит, он верит императору, но казачья вольная душа требует, чтобы всё было по справедливости, чтобы смерти людей имели перед собой сохранение ещё большего количества жизней. Хотя бы такое оправдание.
— Воевода, свет! — прокричал Глеб Сватов, личный помощник, можно сказать, ученик Егора.
— Чего орёшь, оглашенный? — спросил Игнатов и, улыбаясь, потёр ухо. — Раз с дерева светом мигают, след, кто-то едет. И нам нужно остановить супостата. А что мигают-то?
Глебка стал всматриваться в даль, где на взгорке, да ещё и на дереве был наблюдательный пункт. Это чуть дальше Владимирский тракт, словно цветок, распускается множеством дорог, а нынче только прямо к засаде.
— Конные до трёх сотен, спешат, оружные, — пересказал сообщение Глебка.
— Что делать нужно? — спросил Егор своего ученика.
— Стребуем, кабы остановились, коли… — начал отвечать Глебка.
— Дурень ты! Людей положишь. Кто ещё убегать из Москвы станет конным да оружным? Вот не будет на них опознавательных знаков, так стрелять всех, оставляя десяток для разговору, — сказал Егор, подавая знак связному.
Глеб Сватов был, как сказали бы в будущем, вундеркиндом. Парень в тринадцать лет освоил программу Государевой Воинской школы, одновременно посещал уроки телохранителей и был весьма физически развитым, с немалыми предпосылками в будущем стать мастером клинка и подлого боя. К пятнадцати годам Глеб уже мог наизусть процитировать любую книгу по тактике, выигрывал в настольных играх почти что у любого соперника. Но был у парня очень важный недостаток — он терялся в стрессовых обстоятельствах. При этом Глеб ни разу не был трусом, мог и за себя постоять, да хоть в пехотной линии в первых рядах воевать. А управлять боем — нет. По распределению этот гений-теоретик попал как раз в корпус Игнатова. Выиграл в штабных настольных играх у своего главного командира, после ещё раз выиграл. Вот воевода и взял к себе в порученцы парня, чтобы тот смотрел и учился управлению войсками, как у самого Игнатова, так и у других военачальников.
Между тем, сотня воинов Игнатова, оставив коней в лесополосе, заняла позиции стрелков и изготовилась отстреливать идущих рысью оружных людей. Складки местности не давали шанса почти никакому отряду вырваться из засады. Нет, если бы тысячи две конных пытались прорваться, то, да, это у них вышло, пару сотен ушли бы, не больше. Но триста воинов? Без шансов.
Выехав на поляну, где дорога казалась ровной линией, уходящей в небо, всадник, шедший первым, остановился. Он будто почуял что-то неладное. Глебка достал было зрительную трубу, чтобы рассмотреть воинов, но получил болезненный толчок от своего главного командира.