— Можно идти! — сказал Акинфий.
— Выпорю, скотина! Он ещё мне указывать станет, — буркнул я и направился на встречу с иностранными послами.
— Прикажешь, твоё величество, я сам себя выпорю, — не полез в карман за ответом Акишка.
Я лишь улыбнулся. Этот может, он ещё тот извращуга. Нет, я не знаю, как именно у него с женой, надо, кстати, у Ляпунова спросить, но и без сексуальной подоплёки Акинфий вырос сильно отличным от многих людей. Возмутителем спокойствия и вроде бы как фанатично мне преданным. И мне это нравится. А его эксцентричность — часто лишь защитная личина, чтобы и от моего гнева уберечься, да и от наседающих на него со всех сторон просителей отбиться.
В Грановитой палате пылали страсти. Крики я слышал ещё в комнате, где облачался в царское.
— Вы уничтожили христиан в Богемии, — кричал… по голосу Мерик.
Да, несменный и, нельзя не отметить, весьма успешный английский посол. Он мог чувствовать себя в Москве, как дома. У него тут даже семья. Ну, а я замалчиваю информацию, что семья у него есть и в Лондоне. Посмотрим, такие данные нужно с умом употреблять.
— Кого ты христианином зовёшь? Еретиков-отступников? — тут сложнее, не узнал по голосу.
Пора и войти. Как только я встал, четыре телохранителя сразу стали по бокам, будто мы сейчас в клетку с бешенными животными входим. А что, может, оно так и есть?
— Его Величество Император Всероссийский, Василевс Ромейский… — начал читать мой новый титул царский дьяк.
Это значит камердинер. И да, я присвоил себе «василевса ромейского». По сути, всё, что нужно, послы уже услышали. По существу, мне им сказать более нечего. Так, покажусь, приму приветствия, посмотрю, кто более лебезит. Кстати, это немало скажет и о том, на чьей стороне сейчас преимущество в войне, ну, или кто так уверен в своих силах, что не приказывает своему послу унижаться передо мной.
Я вошёл в Грановитую палату, и сразу посыпались все эти «твои и ваши величества». Выдержал, смотрел с некоторым презрением, лишь персидский посол Абу Аддин удостоился моего приветственного кивка. С персами у нас всё хорошо, и вроде бы как готов должный уже начаться удар.
— Как вы услышали, господа, я принял титул василевса и нынче хотел бы услышать от вас возражения и принять их, — сказал я под всеобщее молчание.
Кто тот глупец, который в преддверье большой бойни будет выказывать России, мне, своё негодование? Есть такие?
— Если таковых не имеется, и у вас достаточно полномочий для принятия решения, то подпишите бумагу, — сказал я, и Акинфий положил на стоящий в углу столик большой лист бумаги.
Это было одновременно и поздравление с новым титулом, и подтверждение его. Тут же как, даже если у посла нет в должной мере полномочий, но он подписал, то подпись эта всё равно, что его монарха, пока тот не объявит иное. Ну, а объявит, тогда что? А тут дипломатический скандал.
Так что всегда вся политика определяется тем, насколько сильное государство. Если страна слабая, то какие бы ни были подписаны с ней договоры, сколько бы бумаги не замарали, всё в печку, если сильному не выгодно. Ну, а сильному государству порой и документы не нужны, его и так послушают. Россия сейчас очень мощная держава, меня послушают и примут всё, как данность.
— Твоё величество, мой шах благоволит нашим отношениям, которые принесли только пользу и процветание. Я подпишу, и позволь сделать это первому, — сказал Абу Аддин.
— Я чту своего брата и друга, ценю наш союз — это важнейшее для России. Рад, что могу это сказать, — отвечал я персидскому послу под всеобщее молчание.
Ни один посол не мог бы и мечтать получить такие вот слова, а хотели бы многие, даже Англия, тот же Джон Мерик. Пытались обыграть нас и всячески чинили препятствия бюрократического порядка в Лондоне, три года мешали нам самим торговать своими же товарами. Продолжалось это, пока я не начал тоже нервничать всерьёз и не лишил временно Англию права первых торгов в России. А больше некого называть даже товарищем. Торговые партнеры и всё.
— Я подпишу, — быстро сориентировался Ирвин ван Дайк, посол Соединённых Провинций.
Ну, а после все подписали, даже посол от Габсбургов. Правда, последний и выглядел так, как будто его сейчас вырвет. Ну, да мне на его внутренние переживания плевать.