Мягкое осеннее солнце золотило его волнистые, преждевременно побитые сединой волосы, по-прежнему длинные, несмотря на новую моду. Густые усы немного неровного цвета и черные, как смоль, брови придавали ему внешность английского Омара Шарифа [9], но сходство тут же исчезало, стоило расцвести его широкой улыбке, а голубым глазам заиграть на свету, выдавая ирландское происхождение их владельца.
Если бы Оливер мог узнать о том глубоком интересе, который она питала к нему, он был бы, конечно, польщен, но также и встревожен. Энн сама была напугана. Чувство подкралось к ней, словно грабители, которые, как ее предупреждали, рыскают по улицам Вашингтона. Конечно, не в этом районе, не в Калораме, где посольств и дипломатических миссий почти столько же, сколько и частных особняков, и который охраняется целой армией специальной полиции. Это недавно приобретенное ею чувство снобизма по отношению к соседям веселило ее, когда к ней возвращалась способность мыслить логически. Ее захватила, решила она, с трудом отрывая взгляд от мансардного окна, юношеская страсть, какой-то эмоциональный порыв, едва ли приличествующий двадцатидвухлетней женщине. В конце концов, несмотря на радушный прием, который оказала ей семья Роузов, она всего лишь помощница по хозяйству. Хотя утверждать так, понимала Энн, значило бы обидеть Роузов. Они старались изо всех сил, чтобы она чувствовала себя членом семьи, а бесплатные проживание и питание, получаемые ею в обмен на какую-то почти неопределенную "помощь", помогали ей копить деньги, необходимые на то, чтобы продолжать изучение истории в Джорджтаунском университете.
Внезапно оглядев свою комнату, она не смогла сдержать веселого смеха, вспомнив невзрачный текст объявления, предлагавший "проживание и питание", на которые она польстилась, просматривая колонки предложений в "Вашингтон пост".
Барбара рассказывала ей о каждом предмете с видом опытного музейного гида. Энн совершенно ничего не понимала в антиквариате. Но проживание среди всех этих обломков истории возбудило в ней живой интерес, и она порой задумывалась над тем, как жили и что чувствовали окружавшие себя ими люди из прошлого.
В одном углу комнаты стояла кровать в виде саней, примерно 40-х годов XIX века; рядом с ней находился инкрустированный красным деревом стол в стиле ампир, на котором стояла лампа с абажуром из тончайшего шелка в стиле Art Nouveau [10], охраняемая стаффордширской фарфоровой дояркой, попавшей сюда из коллекции с нижнего этажа. У одной стены помещались двойной комод, украшенный замысловатыми фестонами из позолоченной бронзы, и французская bibliothèque [11]со стеклянными дверцами. Возле мансардной ниши разместился складной английский письменный стол, на котором нашла себе место лампа-"молния".
— У нас прямо колени начинают трястись каждый раз, когда мы проходим мимо очередной распродажи антиквариата, — объяснила Барбара. — Аукционы манят нас, как наркотик. Мы даже познакомились на одном из них. А теперь вещи просто некуда ставить.
— С ума сойти, — ответила Энн.
— Мы увлекаемся этим с незапамятных времен, — продолжала рассказывать Барбара, — но, говорят, настоящие коллекционеры никогда не могут остановиться. А может, мы просто боимся остановиться… — ее голос слегка дрогнул и пресекся, словно она внезапно испугалась, что может проговориться о чем-то личном. — Как бы там ни было, — продолжала она вновь окрепшим и повеселевшим тоном, — у вас есть возможность подружиться со всеми обитающими здесь духами прошлого.
— С удовольствием, — ответила Энн. — Я изучаю историю.
Но если часть условий, связанная с "проживанием", произвела на нее ошеломляющее впечатление, то другая часть, связанная с "питанием", просто подавила. Энн не переставала восхищаться кухней в доме Роузов.
Кухня представляла собой застеленное ковром прямоугольное пространство, ограниченное стенами, отделанными провинциальным французским ореховым деревом с тонкой резьбой и гипсом в стиле французской деревенской кухни. Прямо в стены были вделаны две двойные мойки, две плиты по две конфорки — одна электрическая, другая газовая, огромный холодильник с выносным поддоном для льда, такая же огромная, под стать холодильнику, морозильная камера и машина для мойки посуды. Также на стенах были укреплены ярусы открытых полок, заставленных кулинарными книгами, бутылками, пряностями, банками, кастрюлями, сковородами, тарелками, кувшинами, подносами и чашками всех мыслимых форм и размеров. Серебро и прочие столовые приборы лежали в огромных выдвижных ящиках, установленных под крышкой длинного кухонного стола, который тянулся вдоль стены. По различным углам и закоулкам были развешаны блестящие медные кастрюли и сковородки. На кухонном столе стояли: микроволновая печь, два миксера, кофеварка, тостер и плита для подогрева блюд; каждый раз Энн восхищалась этим набором.
В центре кухни, подобно острову, возвышался большой прямоугольный рабочий стол, над которым висел огромный колпак-крышка. В этот стол была вделана еще одна мойка из нержавеющей стали, он был оборудован еще двумя четырехконфорочными плитами — одной газовой, одной электрической, с козырька свисала целая армия кухонных приспособлений: дуршлаги, ковши, половники, кастрюли и сковородки. Кроме этого там были: деревянный ящик, где в специальных пазах ручками кверху стояли кухонные ножи, широкая мраморная доска для разделки продуктов, вделанная в крышку стола, и электронный кухонный центр, приспособленный для хранения всевозможных чашек и прочих мелочей.
Вспоминая вечно поломанный, грохочущий на всю кухню холодильник, газовую плиту с простеньким терморегулятором, который, казалось, никогда как следует не работал, да побитую и потрескавшуюся фарфоровую посуду у себя дома, Энн чувствовала себя так, словно попала в волшебную страну.
— Я готовлю сама, — провозгласила Барбара, демонстрируя отточенность этой фразы, выработавшуюся от многолетнего употребления. Энн проследовала за ней в специальную нишу, служившую кладовой, где был оборудован большой винный погреб с жужжащим термостатом.
— Мы спланировали и построили его вместе, — объяснила Барбара ошеломленной Энн. — Оливер — на все руки мастер, да и мне в свое время довелось выучиться на водопроводчика, когда жизнь обходилась со мной неласково.
После Энн вспоминала, что в тот первый день она так же старалась понравиться Барбаре, как той хотелось войти к ней в доверие своей приветливостью. Все-таки от первой встречи осталось приятное воспоминание, хотя она больше походила на экскурсию по дому.
Барбара подробно рассказывала о каждой вещи в гостиной.
— Дункан Файф [12], — говорила она, постукивая костяшками пальцев по полированной поверхности стола, — а это — стулья времен королевы Анны. А вот этот монстр в стиле рококо — мой любимец, — она указала на огромных размеров канделябр, в который можно было бы вставить кучу свечей. — Это ведь эпоха декаданса, как вы считаете?
— Я считаю, что люди, владевшие этими вещами, прекрасно понимали — вещи переживут их, — ответила Энн, похлопав по гладкой поверхности стола, как бы подтверждая свои слова.
Во время той памятной первой встречи на стройной фигуре Барбары красовались узкие джинсы и просторная тенниска с надписью "Домохозяйка", причем полная высокая грудь, которую эта надпись пересекала, придавала ей довольно солидный вид. Насколько могла судить дочь обыкновенного шахтера, какой и являлась Энн, Барбара имела довольно привлекательные славянские черты лица: глубоко посаженные темно-золотистые глаза смотрели пристально и изучающе, скулы довольно широкие, но почти по-детски округлены, лоб высок и красив. Каштановые волосы искусно подстрижены и спускались почти до плеч, подобно горному потоку. Плечи были немного широковаты, но в сочетании с большой грудью смотрелись неплохо.
9
Омар Шариф (Мишель Шальхуб), египетский и англоамериканский киноактер. Снимается в историко-приключенческих фильмах.
10
Art Nouveau (фр. новое искусство) — декоративный художественный стиль XIX и начала XX вв.; характеризуется свободным переплетением природных форм (например, листьев), большим количеством завитушек и отсутствием резких линий.