Насчет наказания виновных Клавдий и Фульвий никак не могли сговориться. Клавдий считал, что они заслуживают снисхождения, Фульвий был непримирим, и Клавдий предлагал, чтобы спор их рассудил римский сенат. Кроме того, он считал необходимым допросить арестованных, чтобы выяснить, состоял ли кто из латинских союзников в тайном сговоре с Капуей. Против такого допроса Фульвий возражал категорически.
– Нельзя, – заявил он, – тревожить верных союзников пустыми подозрениями. Нельзя полагаться на слова негодяев, никогда не задумывавшихся над тем, что они говорят и как поступают.
Несмотря на крайнее ожесточение Фульвия, Аппий Клавдий не сомневался, что товарищ его Дождется определения сената и не станет действовать на собственный страх и риск. Но Фульвий велел военным трибунам и начальникам союзных отрядов приготовить к походу две тысячи конников и в третью стражу ночи выехал с ними в ближний из двух городов, где находились под стражею кампанские сенаторы. Прибыли на рассвете и проследовали прямо на городскую площадь. Фульвий распорядился привести заключенных. Все, как один, были высечены розгами и обезглавлены.
Оттуда во весь опор поскакали во второй город. Уже привели кампанцев и привязали к столбам, как появился нарочный из Рима и вручил Фульвию письмо. Толпа вокруг трибунала[66] зашепталась, загудела, что, дескать, судьба капуанских сенаторов будет решаться в Риме. Фульвий, без сомнения, тоже догадывался, о чем говорится в письме, но спрятал его за пазуху, не распечатывая, и приказал продолжать казнь.
Лишь после того как была отрублена последняя голова, он достал письмо, прочитал сенатское постановление и, пожав плечами, сказал, что оно пришло слишком поздно. Это было верно, но Фульвий приложил все усилия для того, чтобы оно опоздало. Фульвий поднялся с места. В этот миг сквозь толпу протиснулся кампанец, по имени Таврея Вибеллий, и крикнул:
– Эй, Квинт Фульвий!
– Что тебе надо? – спросил изумленный Фульвий, снова садясь.
– Прикажи казнить и меня – и ты сможешь повсюду похваляться, что убил человека намного храбрее, чем ты сам!
– Ты, видимо, не в своем уме, – возразил Фульвий и прибавил: – Если бы даже я и хотел тебя казнить, то постановление сената не велит.
А Вибеллий ему в ответ:
– Мой город захвачен, родные и друзья погибли, жену и детей я умертвил своею рукой, чтобы враг над ними не надругался, а ты не даешь мне разделить участь моих сограждан. Что ж, пусть тогда собственное мужество избавит меня от постылой жизни.
С этими словами он выхватил меч, который прятал под одеждою и, ударив себя в грудь, упал к ногам римского командующего.
Вернувшись в Капую, Фульвий продолжал творить суд и расправу. Товарищ больше не был ему помехою: Аппий Клавдий умер от раны, полученной, как уже говорилось, во время осады. Триста знатных кампанцев Фульвий бросил в тюрьму, других разослал по латинским городам, чтобы их там караулили и никуда не выпускали, – и все они умерли по разным причинам и разною смертью. Прочим гражданам Капуи предстояло быть проданными в рабство.
В римском сенате шли споры, как поступить с городом Капуей и его владениями. Кое-кто полагал, что его следует стереть с лица земли, ибо он слишком могуществен, слишком близок к Риму и слишком ему враждебен. Но другие указывали на то, что поля вокруг Капуи – самые плодородные во всей Италии, забрасывать их ни в коем случае нельзя, а где же станут жить пахари и жнецы? Эти соображения возобладали, и город уцелел. Все его дома и храмы сделались общею собственностью римского народа.
Нельзя не одобрить того, как распорядился Рим делами Капуи: главные виновники были наказаны строго и быстро, граждане лишены отечества без всякой надежды на возвращение, но ни в чем не повинные стены и крыши не тронуты. Это не только доставило римлянам прямую выгоду, но и возвысило их в глазах союзников: вся Кампания, все соседние с Кампанией народы горевали бы о гибели Капуи. А все враги вынуждены были признать, что неверным союзникам Рима нечего рассчитывать на безнаказанность, друзьям же Карфагена нечего ждать от Ганнибала защиты.
Молодой Сципион назначен командующим в Испанию.
После взятия Капуи римляне вновь обратили взгляды к Испании и вспомнили определение сената, еще в начале года поручившего народу избрать нового командующего. Выбор требовался особенно тщательный, потому что одному следовало заместить двоих, каждый из которых был прекрасным военачальником, и все же обоих враги сумели погубить на протяжении тридцати дней.
Сперва ожидали, что люди, сознающие себя достойными и способными принять такую власть и такую ответственность, заранее назовут свои имена сами. Но никто не вызвался, и скорбь о погибших братьях Сципионах с новою силою охватила Рим.
Настал день Народного собрания, и граждане – растерянные, угрюмые – сошлись на Марсово поле. Простой народ смотрел на высших сановников, те переглядывались меж собою, и все молчали. Поднялся ропот, что, как видно, дело безнадежное, раз никто в целом государстве не отваживается взять на себя верховное начальствование в Испании. И тут вышел вперед Публий Корнелий Сципион, сын убитого в Испании Публия Сципиона; в ту пору ему было двадцать четыре года.
Раздались громкие крики одобрения, которые с самого начала предсказали молодому Сципиону счастливое и удачное командование.
Приступили к голосованию, и Сципион был избран единодушно.
Но когда выборы закончились и воодушевление улеглось, вдруг снова все притихли, всякий спрашивал себя: «Что мы наделали? Ведь он еще мальчишка! И потом, Испания погибельна для рода Сципионов…» Заметив в лицах граждан смущение и отлично понимая его причину, Сципион сказал речь, которая пробудила и угасшие было восторги, и такую горячую надежду, какую один разум внушить не способен.
Дело в том, что Сципион был не только поистине даровит, но с самых молодых лет умел показать свои дарования и придать им цену в глазах народа: всякий свой поступок он объяснял либо советом, полученным в ночном сновидении, либо прямым внушением богов. То ли он и вправду был суеверен, то ли хитрил с толпою, чтобы его приказы исполнялись без прекословии и колебаний, словно веления оракула. Каждый день, с самого утра, он поднимался на Капитолий и проводил какое-то время в храме Юпитера, в полном одиночестве. Этот обычай, который он сохранял в течение всей жизни, многим давал повод верить и утверждать, что Сципион – не обыкновенный человек, а наполовину бог. Ходил и вовсе нелепый слух, будто отцом его был исполинский змей.
Сципион подобной молвы никогда и не поддерживал, и не опровергал, но самое его молчание – скорее всего, умышленное – лишь множило слухи. Потому-то теперь, невзирая на юные еще годы, граждане с таким доверием назначили его полководцем в ранге консула[67].
Сципион получил десять тысяч пехотинцев и тысячу кон-виков. С этим войском и со своим помощником, которого дал ему сенат, – Марком Юнием Силаном, – он вышел из устья Тибра на тридцати кораблях и поплыл вдоль берегов Италии и Галлии.
Благополучно миновав Массилию, римляне высадились в Эмпориях и сушею двинулись в Тарракон. Там собрались посольства всех союзных испанских народов, и Сципион совещался с ними. Ответы, которые он давал послам, и речи, Которые перед ними держал, были исполнены достоинства и Спокойной уверенности в своих силах, величия, но вместе с тем и откровенности.
Потом он принялся объезжать города союзников и зимние квартиры[68]. Он хвалил воинов за то, что и после двух страшных поражений они сохранили мужество и не позволили врагам до конца насладиться плодами победы – не пустили их за Ибер. Луция Марция он повсюду возил с собой и везде появлялся с ним рядом, и каждому было ясно, что он не боится чужой славы и не завидует ей.
66
Трибунал – так в Риме и в других городах Древней Италии называлось особое возвышение на площади, где сидели должностные лица (консулы, преторы и т. д.), занимаясь делами.
67
Находясь за пределами Рима, такой полководец (проконсул) обладал всеми консульскими правами. Обычно проконсулами сенат назначал вывших консулов, закончивших год своей службы (так, были проконсулами взявшие Капую Аппий Клавдий и Квинт Фульвий). Но Сципион по молодости лет не был еще ни консулом, ни даже претором.