— Сколько ему лет?
— Семнадцать. Хотите на него взглянуть?
— Да, надо оценить, способен ли он на такое.
Хаким хлопнул в ладоши, и в шатер заглянул часовой.
— Позови Ибрагима.
Вскоре в шатер вошел молодой человек в белой галабии, но без головного платка. Это был типичный представитель своей нации: жгучий, смуглый брюнет с красивыми черными глазами и ястребиным носом. Поклонившись, он вежливо спросил:
— Звали, Хаким-ага?
— Да, сынок. Возьми этот персик. Взглянув на него, я почему-то захотел подарить его тебе.
И Хаким протянул ему громадный, во всю ладонь, краснобокий бархатный персик. С поклоном взяв плод, Ибрагим вопросительно глянул на приемного отца, но тот кивком головы отпустил юношу. Полог шатра остался открытым, и все трое видели, как молодой парень на ходу начал есть подаренный персик, жадно вгрызаясь в сочную плоть.
— Красивый парень, — сказал Дауд, невольно продолжая следить за уходящим юношей. — Жалко его.
Остальные двое принцев поняли его. Если покушение удастся и Мухаммед умрет, они вынуждены будут казнить Ибрагима, таковы неизбежные правила игры. Проливший королевскую кровь достоин только смерти.
— Да, но он настоящий воин, — сказал Хаким и, поднявшись, лично закрыл полог. Потом он обернулся и завел речь о том, что было вечнам камнем преткновения.
— Осталось решить, кто будем королем после того, как Мухаммед отправится в Джаханнам*.
Оба его гостя сразу сбросили сонное оцепенение полуденной сиесты, сели и приготовились выдержать длительный словесный бой.
Через три недели в Эр-Риаде, в тронном зале королевского дворца, проходила обычная аудиенция для подданных аравийского короля. По вековой традиции, в один из дней недели, обычно во вторник, любой житель страны имел возможность прийти к своему властителю и без больших церемоний обратиться с какой-нибудь просьбой. Последний, самый нищий бедуин мог подойти к королю, назвать его братом и попросить помощь или содействие. В этот вторник желающих обратиться к Мухаммеду было больше, чем обычно. Вообще, с началом войны и введением эмбарго поток просьб и пожеланий подданных к своему монарху увеличился в несколько раз. Высокий, широкоскулый и бородатый бедуин в черно-белой клетчатой шмахе* низким, рокочущим голосом высказывал свои претензии:
— …их держат как собак, не выпускают из этого лагеря, кормят свининой…
Фатах аль-Дамани не вслушивался в разговор, как и положено телохранителю, он наблюдал за поведением собеседника короля. Но и он понял, что сын бедуина учился где-то в Европе и после начала войны был помещен в лагерь для интернированных лиц. Судьба этого парня мало волновала Фатаха, гораздо больше его тревожило состояние Мухаммеда. Ко всем болезням короля прибавилась еще одна, язва желудка. В последнее время Мухаммед питался только верблюжьим молоком и рисом. Причину болезни Фатах видел во внезапной смерти духовного наставника короля, Вали Омара. Ходили слухи, что святого улема отравили, но аль-Дамани не верил, что кто-то во дворце мог поднять руку на святого человека, разве что самые фанатичные исмаилиты сумели обманом прокрасться в покои саудовского короля.
После бедуина в очереди стоял красивый молодой человек в белой галабии, черном бурнусе и таком же безупречно белом платке. Узнав его, Мухаммед нахмурился. Он не жаловал никого из родственников своих врагов, и, вопреки обычаю, король не наклонился, чтобы подставить для поцелуя племянника свою щеку. В отличие от всех остальных просителей Ибрагим назвал Мухаммеда не так, как тот просил: братом либо просто Мухаммедом, а по титулу:
— Ваше королевское величество, я пришел к вам с одной большой просьбой.
— Какой?
— Я прошу, чтобы объявили о том, что мой отец не виновен в предъявленных ему прегрешениях.
Мухаммед вспылил:
— Он виновен! Виновен в том, что продался этим американским собакам! Его вина доказана, и на том свете он давно уже жарится в аду!
Глаза короля пылали яростью, бледное лицо покраснело, но и упрямый взгляд юноши мало уступал ему своей неукротимой гордостью.
"Как бы его снова не свалил припадок", — подумал Фатах, с беспокойством глядя то на Мухаммеда, то на неугодного просителя. Этот парень чем-то не понравился телохранителю, но он надеялся, что на входе во дворец его тщательно обыскали, как и всех шедших на прием к королю. Там стоял сам аль-Кадир, с металлоискателем и натренированными на взрывчатку собаками. Фатах не знал, что странный проситель прошел не через парадный вход, а через небольшую потайную дверь в противоположном конце тронного зала.