По ходу монолога госсекретаря Маккреди достал из резного ящичка на столе сигару, раскурил ее и, откинувшись на спинку кресла и прищурившись, смотрел на Арисона сквозь клубы синего дыма. Когда Джимми закончил свою исповедь, президент чуть помолчал, потом вздохнул и начал методично уничтожать своего первого помощника по международным делам:
— Ты думаешь, другим было легче? Вспомни хотя бы Киссинджера? Думаешь, он больше тебя ночевал дома, готовя Кэмп-Дэвидские соглашения? Это твоя работа, Джимми, твоя! Вся международная политика — это большое корыто с отвратительным пойлом для одной большой свиньи под названием История. Так было, есть и будет всегда. И ты, — он ткнул указательным пальцем в сторону Арисона, — самый главный кашевар в этом свинарнике. Теперь все зависит от тебя, войдет твое имя в историю или будет отброшено как неоправдавшее надежды, как навоз. Я не думал, что ты будешь таким чистоплюем! Вспомни, как во время предвыборной кампании ты не моргнув глазом приказал наставить жучков в штаб-квартире демократов в Сиэтле. И ведь это была твоя идея выставить Джо Форда безмозглой куклой, полной марионеткой. Именно ты предложил испортить его телесуфлер во время последнего обращения к американскому народу! Джо начал спотыкаться, подглядывать текст речи по бумаге, так что зрители больше видели его лысину на темечке, чем глаза, и это сыграло свою роль. Теперь же я не узнаю тебя! Что с тобой, Джимми?
Губы Арисона скривились в горькой усмешке, в глазах мелькнуло некое сожаление.
— Просто тогда я все воспринимал как одну большую игру. Матч по бейсболу, в котором любой ценой надо было победить. Я как-то не думал о моральной цене тех действий, тем более что Джо и в самом деле был пустой марионеткой, не способной связать пары слов без подсказки. Но большая политика — это что-то другое. Тут любое неверное действие оборачивается кровью людей. А в этих переговорах приходится действовать не через третьих лиц, а с глазу на глаз. Угрожать, хитрить, обещать заранее невыполнимое, поливать грязью других, чтобы через пару часов то же самое делать с теми, кого только что купал в этой грязи. Я чувствую себя не в своей тарелке, Ален.
Маккреди встал, прошелся вдоль стола, зачем-то посмотрел на подпись художника на портрете президента Мак-Кинли, потом снова вернулся на место.
— Хорошо, Джимми. Пока отдохни. Мы сообщим для прессы, что у тебя проблемы со здоровьем, например гипертонический криз. Я думаю, недели тебе хватит для принятия окончательного решения?
Арисон кивнул головой, поднялся и, ссутулив плечи, пошел к выходу. Едва за ним закрылась дверь, как Маккреди вызвал своего секретаря.
— Вызовите ко мне Кору Нельсон.
— Это невозможно, ее сейчас нет в Вашингтоне.
— Черт, она еще не вернулась?
— Она задержалась в Ботсване еще на день. Там возникли некоторые трудности с рудниками, поставляющими уран для наших электростанций.
— К черту Ботсвану! Она нужна мне здесь и сейчас. Немедленно отзовите ее.
Уже на следующий день Кора Нельсон, получив статус полномочного представителя президента, вылетела на Ближний Восток.
Ей пришлось вести переговоры заново. Кора еще летела через океан, когда умер Ицхак Амит, самый непримиримый враг арабов. По заведенному многолетнему обычаю Амит совершал свою ежегодную провокацию — посещал Храмовую гору, вторгаясь в самые почитаемые мечети мусульман, Аль-Акса и Куббат ас-Сахра. После этого, как всегда, следовал взрыв возмущения со стороны палестинцев, интифада вспыхивала словно костер, политый бензином. Это и было нужно старому сионисту.
— Израильский народ должен жить в постоянном напряжении, — частенько говорил он своим сподвижникам по партии "Ликуд". — Мир для нашего народа вреден. Только при постоянном напряжении и постоянной тренировке нарастают настоящие мышцы. А то, не дай боже, наши дети начнут дружить с детьми арабов. Они же потом не смогут в них стрелять!
На Храмовой горе все прошло нормально, охрана премьер-министра сработала на славу, не подпустив близко никого из разгневанных мусульман. Но неприятный сюрприз ожидал Амита, когда он приехал с докладом в израильский парламент. Около здания кнессета его встретила большая толпа единоверцев с лозунгами протеста: "Амита — вон из премьеров!", "Мы хотим мира, а не камней и пуль!". Демонстранты не ограничились транспарантами, и когда через час премьер-министр снова показался на ступенях кнессета, из толпы в его сторону полетели гнилые помидоры. Два из них достались широким спинам телохранителей, но один, перезрелый, овощ попал точно в лицо старому "льву сионизма". Уже в машине Амиту стало плохо, он начал задыхаться, лицо побагровело.