Франция располагала наиболее обширной клиентелой. Ее самой надежной опорой, по крайней мере со времен межобщинной войны 1860 года, была община ливанских маронитов. Франция также имела большое влияние на католиков других «восточных обрядов» — мелькитского (византийского), сирийского и армянского (хотя мелькиты также пользовались особым покровительством Австрии)[122]. В начале войны, однако, престиж Франции в Леванте был сильно поколеблен, когда по недосмотру французского консула в Бейруте Ф. Жорж-Пико в руки турецких властей попали архивы консульства[123]. На основании этих документов многие «друзья Франции» из числа местных жителей были казнены.
«Просветительская» деятельность Великобритании в Леванте ограничилась несколькими школами и протестантскими миссиями, а ее традиционной клиентелой считались друзы (тоже после 1860 года)[124]. Но основные усилия англичан были направлены на установление контактов с арабскими лидерами, представлявшими суннитское большинство населения страны. Особое внимание уделялось арабским шейхам Аравийского полуострова, имевшего большое стратегическое значение ввиду его близости к Египту и Персидскому заливу. Во время войны эти связи в полной мере были использованы Великобританией.
Главным конкурентом Франции в «гуманитарной» сфере были Соединенные Штаты Америки. Они опирались на протестантские миссии и Американский Красный Крест. Американская система образования также включала учебные заведения всех уровней. Ее высшим звеном был Сирийский протестантский колледж в Бейруте. Американские колледжи существовали также в Константинополе и Смирне. Нейтралитет, который США соблюдали до 1917 года, и неучастие в войне против Турции позволили им сохранить к моменту перемирия значительное присутствие в регионе.
Германия также имела в Османской империи свою сеть школ, больниц и других благотворительных учреждений, значительно, правда, уступавшую французской и американской. Ее «моральное влияние» строилось иначе и было нацелено, в первую очередь, на военно-политическую верхушку младотурецкого режима. В военных училищах Турции преподавание велось по германским стандартам. «Германофилами» были фактические руководители страны — Энвер-паша и Таалат-паша. При их поддержке в Стамбуле с 1909 года активно работала германская военная миссия, занимавшаяся реорганизацией турецкой армии. С 1913 года ее возглавлял генерал Лиман фон Сандерс. Австро-Венгрия, ближайшая союзница Германии, как уже говорилось, имела в Леванте небольшую «клиентелу» в лице мелькитов.
Италия в своей политике могла опираться на многочисленных «левантийцев» итальянского происхождения (около 18 000 человек, в основном в Константинополе, Смирне и Сирии), а также на помощь «проитальянского» ордена францисканцев. Италия имела свою сеть школ в Леванте (по итальянским данным — 15 600 учеников в 1904–1905 годах) и пользовалась с 1905 года поддержкой Ватикана в своем соперничестве с Францией в деле защиты «Святых мест»[125].
«Моральные интересы» России после Балканских войн были сконцентрированы в Палестине и отчасти в Сирии, где она «защищала» права православных церквей и имела небольшую сеть школ и больниц. Этими вопросами ведали Русская духовная миссия, учрежденная в 1847 году, и Императорское православное палестинское общество, созданное в 1882 году. Россия имела определенное влияние на армянское и ассирийское население Восточной Анатолии. С началом войны вся деятельность России в Турции была, разумеется, свернута, а после революции советское правительство стало строить свои отношения с Турцией на совершенно новой основе.
Народы Османской империи в разной степени проявляли стремление к независимости. Арабские страны фактически пользовались широкой автономией, не закрепленной, однако, официально. Среди бедуинов Аравии реальной властью обладали племенные шейхи, а среди оседлого населения — так называемые нотабли — богатые наследственные землевладельцы, постоянно жившие в городах за счет арендной платы со своих земель[126]. Только Горный Ливан после кровавых межрелигиозных столкновений 1840–1860 годов по настоянию великих держав (прежде всего Франции) получил автономный статус и вскоре стал одним из самых богатых районов Ближнего Востока. Его губернатором был христианин, но не ливанец (чаще всего армянин), а выборный орган — Административный совет — формировался по конфессиональному признаку с предоставлением преимущества маронитам. В автономный ливанский санджак не вошли крупные приморские города — Бейрут, Триполи, Тир, Сидон, а также плодородная долина Бекаа, поэтому расширение границ стало для ливанцев насущной проблемой. Среди христиан Горного Ливана были популярны идеи особого, ливанского национализма, основанные на убеждении в специфическом, неарабском происхождении ливанцев («финикийская теория»), В 1915 году автономия Горного Ливана была упразднена. Арабы иногда восставали против попыток турок ограничить их права, но до Первой мировой войны никогда не проявляли сепаратистских устремлений, и ни одно из подобных восстаний не носило общеарабского характера. В начале XX века получили некоторое развитие идеи арабского национализма, но в основном среди арабов преобладало конфессиональное, племенное или местное самосознание.
122
Родионов М. А. Марониты. Из этноконфессиональной истории Восточного Средиземноморья. М., 1982. С. 50–51.
123
Brecher F. W. French Policy toward the Levant. 1914–1918 // Middle Eastern Studies. Vol. 29. No. 4. October, 1993. P. 655.
126
О роли «нотаблей» в сирийском обществе см. Khoury Ph. S. Urban Notables and Arab Nationalism. The Politics of Damascus, 1860–1920. Cambridge, 1983. Их характеристику как социального слоя см. Ibid. Р. 11, 28.