Почти все произведения этого периода основаны на фантастической гипотезе. Так, с помощью художественного эксперимента Чапек пытается ответить на вопрос, что произошло бы, если бы человек стал обладателем эликсира бессмертия (комедия "Средство Макропулоса", 1922); если бы внутриатомную энергию можно было использовать в целях массового производства материальных благ и при этом, в соответствии с учением Лейбница о духовных атомах-монадах, выделялся бы "химически чистый" бог, Абсолют ("Фабрика Абсолюта", 1922); если бы в руках гениального изобретателя оказалось средство, таящее в себе такую же разрушительную силу, как вулкан Кракатау, и новый дух-искуситель, новый Мефистофель, которого Чапек для ясности называет Дэмоном, предложил бы этому гению власть над миром ("Кра-катит", 1924); если бы старый, богом созданный мир был разрушен и человек мог творить его по собственному разумению (комедия братьев Чапек "Адам-творец", 1927).
Фантастическая аномалия выступает здесь как предостережение перед лицом реальных общественных аномалий. Для того чтобы оно дошло не только до мозга, но и до сердца читателя или зрителя, автор прибегает к намеренной гиперболизации, доводит тезис, с которым полемизирует, до абсурда. Каждая из его утопий — своего рода художественное доказательство от противного. Писатель вовсе не был врагом технического прогресса или научных попыток продлить человеческую жизнь. Он выступал лишь против абсолютизирования тех или иных научных достижений, против того, чтобы они выдавались за спасительные панацеи от социальных и нравственных недугов. Сама романтика науки была внутренне близка писателю: "Можете акцентировать трезвость науки — этим вы будете лить воду на мельницу рутинеров, разных там Вагнеров из "Фауста", подлинная же наука всегда была скорее фаустовской, чем вагнеровской, такой романтической среди людей куда более трезвых, она всегда была вновь и вновь непрактичным самопожертвованием, полным приключений странствием за золотым руном, великой мечтой, наслаждением открытия, драмой истин и ошибок" ("Есть ли романтика в науке?")[1] И Чапек с большой прозорливостью предугадал возможности научно-технического прогресса.
"Волна утопизма" — так назвал одну из своих статей, вошедших в книгу "Направления и цели" (1927). видный чешский критик А. М. Пиша. Жанр утопии или чаще антиутопии становится в эти годы одним из ведущих в чешской прозе. Увлечение социальной утопией в известной мере было реакцией на преобладание исторической тематики в чешской литературе предшествующего периода. Это "давление прошлого" ощутил даже приехавший в Прагу Ромен Роллан.
Начало "волне утопизма" положили романы "Фабрика Абсолюта" К. Чапека и "Фабричное производство добродетели" (1922) молодого сатирика Иржи Гаусмана (1898–1923).
Следует сказать, что Гаусман в последние годы своей недолгой жизни не раз выступал на страницах коммунистической прессы в защиту молодой Республики Советов от злобных нападок ее незадачливых буржуазных "гробовщиков". В этом романе автор явно полемизировал и с Чапеком. Герой произведения К. Чапека, инженер Марек, изобретает атомные карбюраторы, заменяющие все другие источники энергии и одновременно выделяющие очищенную от всяких примесей духовную субстанцию. Это привело к таким глобальным изменениям, которые наглядно показали: буржуазный "общественный порядок, основанный на совершенно безбожных принципах", не может выдержать вмешательства божественного начала, ибо в капиталистическом мире "сама Абсолютная истина, сам бог" стали бы предметом политического и коммерческого торга. Вместе с тем Чапек пародирует в романе и некоторые "коммунистические эксперименты" в Советской России, как он их тогда понимал.
"Фабричное производство добродетели" И. Гаусмана тоже роман-фельетон, а изобретение профессора Фабрициуса приводит к тем же результатам, что и научно-технический переворот, совершенный инженером Мареком. "Агатерия" — особый вид энергии, делающий людей честными и добродетельными, — становится достоянием двух соперничающих монополий, начинающих между собой войну. Позднее они тайно объединяются в один трест и обогащаются на гонке вооружений. В конце концов в гаусмановской республике Утопии побеждают левые. Буржуазные государства пытаются задушить революционную Утопию блокадой. Однако утопийцы упорно трудятся и лет через 50 или 100 должны перегнать "сверхмилитаризированный" буржуазный мир.
И у Чапека, и у Гаусмана приемы научной фантастики служат средством сатирического заострения социальных тенденций современного общества и острой критики его недостатков. Но у Гаусмана эта критика более последовательна и теснее связана с реальной картиной мира. Его роман заключал в себе революционную перспективу выхода из раздирающих буржуазное общество противоречий.
Некоторые мотивы небольшого рассказа Гаусмана "Метафизический трест" из книги "Дикие рассказы" (1922) развил в своем, романе "Дом в тысячу этажей" Ян Вайсс (1892–1972). Родившийся в тифозном бреду военнопленного фантастический тысячеэтажный дом, где все находится во власти всевидящего и всеведущего' тирана Огисфера Муллера, вырастал здесь в гротескный символ мира капитала и войны.
Муллер-дом — это своеобразная модель буржуазного общества, как бы разложенного по полочкам-этажам в соответствии с сословно-классовой иерархией. Внизу живут богачи. Целые этажи занимают конторы, банки, игорные дома. Фантастический город-небоскреб Гедония, подобно метафизическому тресту Гаусмана, доставляет своим состоятельным обитателям всевозможные виды эрзац-счастья и эрзац-блаженства. А выше — этажи-фабрики, этажи, где живут рабочие; больницы, приюты, крематории. Обитатели этих этажей питаются таблетками, от которых стареют и слепнут. Для них единственный путь к освобождению — восстание.
Детектив Петр Брок, который проникает в Муллер-дом с целью отыскать похищенную принцессу Тамару, раскрыть все его тайны и убить Огисфера Муллера, во многом напоминает инженера-химика Прокопа из романа К. Чапека "Кракатит". Да и сам Муллер-дом основан на той же идее создания обесчеловеченного человека, человека-робота, которую положили в основу своих "экспериментов" миллионер Рипратон из раннего рассказа братьев Чапек "Система" и Россум-младший из пьесы К. Чапека "R.U.R". С романом "Кракатит" книгу Вайсса сближает и сочетание элементов сказки, детектива и социального романа. Но у Вайсса значительно усилены сказочно-фантастические мотивы, порой восходящие к старому "роману ужасов", и в то же время его фантазия чрезвычайно конкретна и опирается на приметы и реалии современного капиталистического мира, где, в частности, огромное значение имеет реклама (сам автор подчеркивал важность многообразного графического оформления текста с широким использованием приемов рекламы). Писатель широко вводит в роман и традиционные мотивы научной фантастики (человек-невидимка, сверхлегкий металл "солиум", завоевание космоса и т. д.).
Если в пьесе К. Чапека "R.U.R." созданные биологическим путем роботы восстали против эксплуатировавших их людей, но в конце концов вынуждены учиться у них любви и состраданию, а в романе "Кракатит" инженер-химик Прокоп отказывается от своего разрушительного изобретения, грозящего человечеству непредсказуемыми катастрофами, то Вайсс, как и Гаусман, приводит читателя к убеждению в необходимости революционного изменения действительности. Сочувствие автора целиком на стороне организатора восстания против Огисфера Муллера — Витека из Витковиц и Петра Брока, которому удается выполнить возложенную на него задачу и избавить мир от власти новоявленного бога и тирана, в чем-то похожего на сказочного злого чародея.
Фантазия и действительность тесно переплетаются и в другом романе Яна Вайсса — "Спящий в зодиаке" (1937). Предприимчивый капиталист Лебдушка нанимает на свою ковровую фабрику интеллектуальных пролетариев — образованных безработных (в маленькой Чехословакии было тогда 400 000 безработных, хотя мировой экономический кризис рубежа 20-30-х годов уже шел на убыль). Так на фабрике Лебдушки оказывается Вацлав Ребенда — интеллигент, наделенный уникальной патологической особенностью. Как и вся северная природа, этот человек-растение на зиму погружался в спячку, после которой физически и духовно обновлялся. Пробудившись с душой ребенка, он за весну, лето и осень каждый раз заново проходил все стадии развития человека от детства до старости. В образе Ребенды поэтически воплощена мысль о единстве человека с природой, о вечной молодости человечества. В Советском Союзе, куда Лебдушка посылает Ребенду, герой романа находит родную для себя стихию. Он встречает здесь собрата по судьбе — молодого рабочего-бурята, который не стыдится своей необычности, а, напротив, гордится ею. Ребенда видит СССР сквозь призму авторской мечты о счастливом будущем человечества. Роман, в котором сочетались реальность и гротеск, философия и поэзия, авантюрная интрига и психологизм, имел отчетливую социальную направленность: автор его противопоставлял два мира — мир капитализма и мир социализма — и показывал обреченность любых враждебных происков против нашей страны.