Что самое удивительное - рядом с ней, украдкой глядя на неё в отражении стекла балконной двери из-за ослепляющего экрана ноутбука, я мог писать часами и тысячами слов. Я раньше думал, что писать у меня получается только в беспокойном одиночестве, сломленным и разбитым, наедине с бутылкой виски и пачкой сигарет, а оказалось - это не так. Может, это не любовь, может, это - вдохновение? Что тогда такое любовь, что вдохновение, что всё это? Дар или проклятье? Я будто ребёнок, который что-то чувствует впервые, но не понимает, что именно, и объяснить-то тоже некому. Если она - моя муза, то какая: одна-единственная, и нужно цепляться за неё и не отпускать, или одна из многих, и стоит отпустить и смиренно ждать, когда придут другие?
Старая машина, пускай и гордо именуемая «кабриолет», но это только для заманухи туристов, будто старая французская проститутка, кашляет перегаром мне прямо в лицо. Она трясётся, она странно переключает передачи, она неадекватно реагирует на повороты руля и попытки поставить её на сигнализацию. А попробуй я включить ближний свет - вообще начнёт неистово визжать сиреной на всю улицу. Прямая противоположность моей родной, послушной, окружённой заботой японке, каждую деталь которой я знаю как облупленную. Что же, пускай. Стоит иногда сводить и бабушек на прогулку - я же джентльмен, твою мать.
Рядом никого, как и сзади - я абсолютно один в машине. Ни подруги, которую я везу в новые неизвестные места, надеясь на взаимность, ни друга, раздвигающего мне горизонты красоты музыки, ни пса, предвкушающего новые приключения и места. Никто не сопровождает меня в этот путь. Пускай, значит, так нужно. Это не плохо и не хорошо. Просто это так, и ничего с этим сделать я не смог, как ни пытался. Из бесчисленных мириад вселенных, щелчками пальцев переключая их, как каналы в телевизоре, я очутился в той, в которой мчу в полном одиночестве по идеально ровным трассам вдоль буйного моря с одной стороны и вереницей гор - с другой. Лишь вой ветра, треплющий волосы, да рёв изношенного двигателя - мне спутники в этом пути. Но даже если вдруг они исчезнут, обязательно вместе, я просто выйду, хлопну дверью, закурю сигарету и пойду дальше, потому что больше ничто не тянет меня назад, и сотни километров для меня теперь - ни разу не предел. Дорога осталась дорогой. Бесконечность наконец стала бесконечностью.
Бесконечность стала безоблачным небом, бесконечность стала скалами, ради которых я гнал, как обезумевшая собака, две сотни километров... Я, сонный и незавершённый (а я не завершусь, пока не сдохну), расплатился с дежурившим на парковке охранником, воткнул свою (снял её на день, но уже считаю своей) машину в свободное место между другими, между десятками других, вышел и вдохнул воздух свободы. Майка пропиталась сигаретным дымом и по́том, который градом капает с меня, но это не важно. Это больше не раздражает и не бесит, потому что, сам того не ожидая, сам тому не веря, в пенных волнах, нежно лижущих песок утопающего в зелени пальм пляжа, в острых обрывах скал, в пересохшем ущельном русле реки, в далёких спокойных горах, покрытых редкими островками жесткого кустарника, излюбленного горными козами, во всём этом пейзаже я вдруг обрёл и нашёл дом. Я дома. Я один, никого нет рядом, чтобы согреть, накормить, утешить и развеселить, как это должно быть дома, но я дома - я точно это знаю.
Я. Дома. Живой. Одинокий. Свободный. И никого рядом. И какое это имеет значение, если вдруг, спустя долгие годы скитаний, я нашёл то место, которому я принадлежу и в котором остался бы навсегда? Меня сюда привели две сотни километров наедине с собой, со своими страхами, проблемами, мыслями, чувствами, другими «я», и ничего из этого больше не вызывает во мне отвращения. Две сотни километров в абсолютном молчании рёва двигателя и шума ветра над головой. Не одна сотня - две. Оказалось, стоило превысить свой предел всего лишь в два раза. Одна сотня - и я почти сдох, сгорбившись спиной, на которой не осталось места для шрамов после очередных ударов ножа, и опустошённый бурей, принёсшей в мир тысячи тонн крупных зерён лжи, убивших самое дорогое.
Две сотни - и я восстал из пепла, будто феникс. Новый, другой, перерождённый. Я больше не боюсь своих мыслей, чувств, эмоций, мне не стыдно наутро за то, что я говорю и делаю в пьяном угаре. Если я что-то подумал, сказал, недосказал, сделал или не сделал - значит, так надо. Значит, так нужно было. Может, это и есть свобода?
Не будет больше несбыточных мечтаний и обращений в прошлое с немым вопросом «зачем» в тоскливых глазах, не будет больше ничего - я это знаю. И я знаю, что не дам собой играть, использовать себя в каких-то корыстных целях. Игры кончились, раз и навсегда. Теперь всё должно быть правильно, теперь всё должно быть честно, как бы тиски ни сжимали грудь болью и отчаянием, я должен оставаться собой, я должен хладнокровно смотреть на то, как моя ночная подруга уходит вдаль с другим, одна за другой, одна за другой (но как же хочется, чтобы она осталась со мной навсегда). И нет больше места в моей голове для горестей, печалей и других людей (только для одной, последней, найдётся, наверное). Всё закончилось.