В то же время возникает вопрос: коль скоро все мы являемся рабами этого доминирующего инстинкта и, значит, в итоге ищем собственной смерти, то почему же столь многие из нас вовсе не расположены самостоятельно сводить счеты с жизнью, а, напротив, яростно сопротивляются на пути к этой цели? При том, что многие философские школы убеждают нас в никчемности существования на этом свете?
В свете того, что каждый человек в большей степени озабочен собственными внутренними и внешними проблемами, чем рассуждениями о жизни и смерти, логичнее поставить вопрос, почему все-таки люди живут и подолгу, хотя знают, что смерть рано или поздно найдет их, что она неизбежна? Они ведь отнюдь не спешат помогать ей, не так ли? Иными словами, почему желание жить, каким бы иллюзорным и эфемерным оно ни было, вечно преобладает над жаждой смерти?
Фрейд делает допущение, что инстинкты жизни и смерти — назовем их конструктивными и деструктивными тенденциями личности — пребывают в извечном единстве и борьбе противоположностей, подобно тому, как протекают физические, химические и биологические процессы. Созидание и разрушение, своего рода анаболизм и катаболизм личности — все это напоминает процессы, происходящие на клеточном и даже молекулярном уровне, причем один и тот же вид энергии используется в прямо противоположных направлениях.
Силы, первоначально направленные вовнутрь для решения эгоцентричных задач, в конечном счете меняют свою направленность в сторону внешних объектов. Этот процесс соответствует развитию и росту физических и личностных характеристик человека. Таким образом, неприятие внешних объектов агрессии свидетельствует об однобоком развитии личности, так как, согласно нашему предположению, все люди от рождения обладают комплексом конструктивных и деструктивных сил. Вместо того чтобы атаковать внешнего врага, такие люди вступают в битву (уничтожают) сами с собой (сами себя); или вместо того, чтобы любить своих близких, восхищаться музыкой или чем-нибудь еще, они обращают свою страсть на самого себя. (Любовь и ненависть представляют соответственно конструктивную и деструктивную тенденции.) Впрочем, еще никому не удавалось эволюционировать в полной мере и, следовательно, целиком избавиться от самоубийственных тенденций; в действительности можно утверждать, что как сам феномен жизни, так и поведение отдельного человека являются результатом противодействия разных факторов. Зыбкое и, как правило, нестабильное равновесие поддерживается до тех пор, пока в развитии не возникает новый импульс, и результаты при этом могут существенно отличаться от результатов предыдущего этапа.
Таким образом, становится понятным, почему одни люди убивают себя быстро, другие — медленно, третьи — вообще избегают тенденции самоуничтожения; при этом первая и вторая категории делают все, чтобы ускорить свой конец, а третья мужественно и с блеском противостоит ударам судьбы даже в тех ситуациях, которые ставят в тупик остальных. Однако в большинстве случаев все это происходит бессознательно, автоматически, и неискушенным взглядом вряд ли возможно усмотреть принципиальную разницу между инстинктами жизни и смерти. Именно поэтому лишь психоаналитический метод исследования позволяет адекватно и детально идентифицировать инстинктивные проявления человеческой натуры. Психоанализ дает возможность понять, каким образом возникает и как дорого обходится отсрочка в сделке между жизнью и смертью.
Цена, которую приходится платить за эту отсрочку, может быть разной как в количественном, так и в качественном отношениях.
Эта теория Фрейда получила блестящее развитие в статье Ференци «Проблемы восприятия кризисных ситуаций. Преимущества познания смысла реальности» («Дальнейшее развитие теории и практики психоанализа», Лондон, Хогарт Пресс, 1926).
Александер описывает этот механизм более подробно: «С момента рождения включается механизм болезненного неприятия негативных реалий, неадекватный субъективному восприятию, заложенному во время внутриутробного развития. Взрослея, ребенок все более убеждается в том, что путь удовольствия пролегает сквозь тернии болезненного самоограничения и страдания. В период младенчества ребенок сталкивается с пассивной формой ограничения, например, испытывает голод, будучи оторван от материнской груди, но со временем он осознает, что любое удовольствие сопряжено со страданием, то есть форма самоограничения становится активной. С тактической точки зрения именно это сознательное приятие страдания, которое нередко кажется нам парадоксальным, является доминирующей характеристикой эго по отношению к восприятию реальности и суперэго» .(Франц Александер. Потребность в наказании и инстинкт смерти. — «Международный психоаналитический журнал», т. X, 1929, с. 260).
В некоторых случаях условия «сделки» бывают чрезвычайно жесткими, в других — более либеральными. Предметом изучения этой книги как раз и является «цена», которую приходится платить за компромисс между инстинктами жизни и смерти. Исследование посвящено, как выразился один из моих коллег, «высокой стоимости жизни».
Подобно тому, как ласка или норка отгрызают себе лапу, угодившую в капкан, так и мы сознательно и с чувством полной ответственности ощущаем необходимость и очистительную силу саморазрушения. Некоторые люди, вынужденные приносить жертвы во имя сохранения собственной жизни, берут на себя ответственность за поступки, которым, в меру своего понимания, находят логические объяснения, иногда верные, чаще — ошибочные, но, как правило, — вполне оправданные. К этой категории относятся те самоубийцы, мотивы которых очевидны; так, старик, мучительно умирающий от рака, принимает яд, ища легкой смерти — решение очевидно. В то же время в эту группу можно включить и тех, кто умерщвляет свою плоть, практикует крайние формы аскетизма или подвергает себя мучительным хирургическим процедурам.
В других случаях личность берет на себя ответственность за саморазрушение бессознательно, более того, человек даже не пытается объяснить причину своего поступка, который со стороны кажется абсолютно бессмысленным, как, например, происходит с алкоголиками и наркоманами.
Существует и такая категория людей, которая не желает брать на себя ответственность за разрушительные тенденции и пытается оправдать происходящее ударами судьбы, волей провидения или несчастными случаями, зачастую происходящими в силу их собственных бессознательных побуждений.
И наконец, следует признать существование четвертой категории людей, не только не берущих на себя ответственность, но и не делающих никаких попыток объяснить происходящее. Теоретически такие случаи можно считать клиническими.
Во всех перечисленных категориях побуждения к саморазрушению можно подразделить на скрытые и явные. Аналитическое решение вопроса требует пристального внимания и комплексного подхода, особенно в тех случаях, когда люди совершают самоубийство, порой не ведая, что творят. Попытку такого анализа я предпринял в этой книге.
Глава 2. Структура исследования
В начале книги мы рассмотрим причины несостоявшегося компромисса между конструктивными и деструктивными силами, вследствие чего, добровольно или почти добровольно, наступала смерть, иными словами, совершалось самоубийство. Мы попробуем проанализировать мотивы, определившие этот выбор, и причины, по которым вполне здравомыслящие люди не смогли преодолеть рокового побуждения. Одновременно мы попытаемся понять, в какой мере признаки разрушительной тенденции могут быть идентифицированы еще до того, как наступит трагическая развязка.
Далее мы исследуем случаи более-менее успешного разрешения проблемы, в которых импульс к самоуничтожению был приглушен или нейтрализован и таким образом человек получал отсрочку, которая, впрочем, стоила ему немалых лишений и страданий. При этом мы уделим внимание не только причинам несовершения самоубийства, но и скрытым мотивам, которые толкали человека на путь самоуничижения и самоограничения.