Мужчины-ветераны боевых действий, страдающие от посттравматического стрессового расстройства, в два-три раза чаще подвергают своих партнерш насилию, чем ветераны, не страдающие от посттравматического стрессового расстройства.
Среди женщин, находящихся на действительной военной службе, 36 процентов сообщают о том, что во время службы они подвергались насилию со стороны сексуального партнера.
Около 33 процентов ветеранов боевых действий с посттравматическим стрессовым расстройством сообщают, что хотя бы раз за предыдущий год проявляли агрессию по отношению к своему сексуальному партнеру.
Около 91 процента ветеранов боевых действий с посттравматическим стрессовым расстройством сообщили, что в течение предыдущего года проявляли психологическую агрессию по отношению к своему сексуальному партнеру.
Для тех, кто сталкивается с прямыми личными последствиями таких цифр, в них нет ничего неясного или скрытого. Остальные, скорее всего, никогда не узнают об этом.
Из новостей и стандартных политических разговоров этого не скажешь, но взаимосвязь между военной подготовкой и насилием в американском обществе не ограничивается частной жизнью. Влияние распространяется на наиболее смертоносное публичное использование огнестрельного оружия. "Факты говорят сами за себя, - писал в 2016 году Хью Гастерсон, профессор антропологии и международных отношений в Университете Джорджа Вашингтона. Хотя в последние десятилетия доля взрослых жителей США, являющихся ветеранами, составляла в среднем 13 процентов, "более трети взрослых исполнителей сорока трех самых страшных массовых убийств с 1984 года служили в вооруженных силах Соединенных Штатов". Очевидно, что в этиологии массовых убийств служба в армии является важным фактором риска". Он добавил, что "нам нужны исследования, чтобы прояснить связь между бывшей военной службой и массовыми убийствами для тех немногих, кто срывается". Почему эта связь существует? Гастерсон описал некоторые из факторов. "Есть очевидные причины, по которым так много массовых убийц могут быть ветеранами военной службы. Возможно, их в первую очередь влечет в армию тяга к насилию. Попав в армию, они обучаются искусству убивать, и если у них есть боевой опыт, они могут отказаться от убийства".
С течением времени энтузиазм "Домашнего фронта" в отношении войны имеет тенденцию ослабевать. Особенно трудно поддерживать его в сообществах рабочего класса, которые испытывают постоянные проблемы с экономическим дефицитом, одновременно испытывая на себе тяжесть долгосрочных последствий непосредственного участия в военных действиях страны. Для людей со скудным или скромным достатком, по сравнению с представителями обеспеченных слоев общества, то, что связано с войной - то, что почти не освещается в средствах массовой информации, а тем более в заявлениях избранных политиков и других государственных чиновников, - гораздо больше и глубже: тяготы, боль, травмы, потери. Абстракции гораздо легче даются тем, у кого нет членов семьи или друзей, побывавших на войне.
Интуитивно чувствуя себя оппортунистом, Дональд Трамп во время предвыборной кампании и после вступления в должность в начале 2017 года ухватился за риторические возможности, которые открывало отчуждение. Среди американцев, которые не чувствовали, что их видят или слышат, было много тех, кто на собственном опыте или на расстоянии одной степени разделения от него испытал висцеральный и каскадный эффект от пребывания в вооруженных силах на войне. Трамп мог осуждать подстрекательство к войне и одновременно призывать к использованию максимальной военной силы; почти на одном дыхании он обвинял демократов в том, что они слишком хотят втянуть страну в войну или слишком бесхарактерны. Казалось, он понимал, что значили полтора десятилетия войны для многих американцев, у которых было мало экономических возможностей. Хотя Трамп и был демагогом, он задел за живое: для многих представителей рабочего класса "война с террором" оказалась не тем, чем она была на самом деле.