«Хорошо было бы стать облаком, — подумал мальчик. — Никаких проблем, ни злобных людей вокруг, ни презрения, ни ненависти. Плывёшь себе по небу...». Вот плывёт черепаха, а за ней — бабочка с огромными крыльями, а за ней — длинная-длинная лодка...
Данте прикрыл глаза и не заметил, как погрузился в дремоту. Лёгкий ветерок шевелил его смоляные волосы, похожие на перья невиданной птицы.
Данте был большой фантазёр и частенько парил в каких-то лишь ему одному ведомых мечтах и сказках. Наверное, от того, что в реальной жизни этих сказок было слишком, слишком мало. И этот мир фантазий, в который он погружался, отвлекал его от суровой правды жизни.
Как и у всех впечатлительных натур, сны Данте были красочными и яркими. Жили в этих снах и злые драконы, плюющиеся огнём, и добрые феи, лишь взмахом волшебной палочки творящие чудеса, и прозрачные замки, утопающие в омутах голубых озёр, и гигантские говорящие птицы...
Однако, на сей раз мальчику приснилось и вовсе нечто странное. Русалка с золотым хвостом улыбалась ему из морских глубин. Её длинные тёмные волосы, словно змеи окутывали её стан. «Данте... Данте... иди сюда... иди сюда... сюда... иди же...», — звала она, протягивая изящную ручку. Данте приблизился и схватил русалку за пальчики. В тот же миг видение исчезло. Вместо русалки из воды явился юноша. От изумления рот Данте самопроизвольно открылся. Мальчишка был как две капли воды похож на него, но с небольшими изменениями. Чёрные волосы доходили ему до пояса, в антрацитовых раскосых глазах отсутствовали зрачки. «Смотри», — сказал он и раскрыл ладонь. На ней лежали разноцветные хрустальные шарики: красный, чёрный, голубой, золотой, зелёный и белый. «Возьми любой», — произнёс длинноволосый мальчик. Данте протянул руку, но даже не успел выбрать шарик (он хотел взять зелёный), как вдруг все шары взмыли в воздух, и к нему в ладонь сам упал ярко-красный. Длинноволосый рассмеялся: «Твоя судьба уже написана. Это боль и слёзы. Судьбу нельзя изменить, исправить и направить туда, куда ты хочешь. Она всё равно найдёт тебя, где бы ты ни был. Но я мог бы помочь тебе... Когда захочешь, ты сам меня позовёшь», — и черноглазый растворился в красной дымке. Шар, который Данте держал в руке, ни с того, ни с сего вдруг взял и лопнул. Данте почувствовал острую боль — по пальцам потекла кровь. Данте вскрикнул и... проснулся.
Солнце нещадно палило ему в лицо — время было уже далеко за полдень. Смахнув с глаз чёрные пряди, мальчик сел. Посмотрел на свои руки. Крови и порезов на них не было. Сон. Всего лишь сон. Но почему-то стало жутко. Пытаясь прийти в себя, Данте окинул взглядом пастбище. Овечки и Ветер (так звали коня) спокойно щипали нежную травку. Собака лежала рядом, искоса разглядывая пасущихся. Данте пересчитал овец. Двести восемьдесят три. Как и должно быть. Мальчик зевнул и поднялся с земли.
Спустя десять минут он уже сидел верхом на Ветре и, щёлкая кнутом, гнал отару восвояси. Овчарка шла позади овец, не позволяя им разбежаться по сторонам.
У загона юного гаучо встретил худющий мужчина, одетый в лохмотья.
— Наконец-то! — угрюмо бросил он. — Я уж часом подумал, что, видать, ты поехал пасти овец в соседнее королевство.
Данте ничего на это не ответил. Мужичок принялся загонять овец и потерял к мальчику интерес.
— Эй, ведьмак, развлекаешься? — раздался петушиный голос.
Данте круто развернул лошадь. У дверей дома стояли два пацана лет пятнадцати. Один — о-очень длинный и о-очень рыжий, с курносым носом и крупным ртом. Всё его лицо было усыпано веснушками. Второй мальчик — небольшой и толстый, одетый в коричневый костюмчик — жадно заглатывая папайю, облизывал пальцы и капал соком прямо на белое жабо.
— Чего уставились? Заняться нечем? — с вызовом бросил Данте.
— Ты гляди-ка, Рене, — рыжий пихнул толстого в бок. — Он выпендривается, катается на лошади без седла. Во тупица, не знает, что так даже индейцы не ездят.
Рене, заржал и чуть не задохнулся, проглотив слишком большой кусок папайи.
— Смотри не подавись! — Данте присвистнул.
— Закрой рот! Ну-ка, ты, приблуда, иди ваще отсюда! А то я те щас вмажу! Бушь знать, как разговаривать с такими, как я! — отозвался толстый, вытирая рот бархатным рукавом.
— Ты прав, с такими, как ты, вообще не стоит разговаривать. А то, чего доброго, отупеешь от их вида, — парировал Данте.
— Чё ты сказал?
— Чего слышал. Лучше не лезь ко мне. Предупреждаю по-хорошему.
— Гляди-ка, он предупреждат! — не затыкался Рене. — Хозяин тута я! Чё хочу, то и делаю. Энто мой дом, а ты тута никто! Ясно?
Данте чувствовал, как волна неистовой злобы буквально разрывает ему грудь. Как же его достали эти спесивые тупицы! Сил просто уже нет!
— Ты, нелюдь, может те в Жёлтый дом [3] пора, а? — вставил Тито. — Ой, как мы разозлилися! Может ты ещё поревёшь, нас порадуешь, а? Фу, урод!
— На себя посмотри, вонючка!
— Я не понял, чё ты сказал? Энто кто из нас вонючка? — взбеленился Тито.
— Ну уж точно не я.
— А ну-ка, мелкий, слезай с лошади! Тито, давай ему вмажем!
Пацаны спустились с лестницы, потрясая в воздухе кулаками. Лицо Данте окаменело. Он сузил глаза и направил Ветра прямо на мальчишек. Лошадиное копыто прошло в паре сантиметров от ноги Тито.
— Зырь, чё он делает! Он мне чуть ногу не отдавил! — Тито подпрыгнул, пытаясь сбить Данте с лошади. Тот поставил Ветра на дыбы и, едва удерживаясь на нём, снова направил на обидчиков. Конь слегка ударил Тито передними копытами, и мальчишка брякнулся на землю.
— Ты чё делаешь? — заорал Рене, сжимая кулаки. — Вот тварёныш бездомный, да я тя щас!
Но Данте не унимался — сапфировые глаза потемнели, став почти чёрными.
Он молча направил лошадь на Рене, сбив с ног и его. В ответ Рене начал орать диким голосом, размазывая сопли и слёзы по жирным щекам:
— Папа!!! Папа!!! Меня убивают!!!
Из дома выскочил немолодой толстяк с крупным носом. Это и был сеньор Сильвио Бильосо, хозяин эстансии.
— Это чегой-то тута у вас происходит? Ренато, ты чего орёшь? Кто тя обидел?
— О-о-он! — всхлипнул Рене, пальцем тыкая в Данте.
— Эй ты, какого чёрта ты сделал с моим сыном? — Сильвио грозно сдвинул кустистые брови.
— Ничего я не сделал, — глухо отозвался Данте.
— Тоды чего он ревёт?
— А мышь его знает!
— Врёт он всё! — встрял Тито. — Он на нас напал вместе со своей лошадью!
— В следующий раз не будете обзываться.
— А ну-ка слезай! — Сильвио подошёл ближе.
— Хрен вам! — Данте показал язык. — Вы мне не отец и мне не в указ!
— Ах ты, змеёныш! — Сильвио резко остановил коня и, ухватив Данте за ногу, попытался стащить его вниз. — Слезай, кому говорят!
— Пустите! — мальчик уцепился двумя руками за лошадиную шею. Рене, по-прежнему сидя на земле, с нескрываемым злорадством наблюдал за происходящим. Тито стоял с открытым ртом.
Ветер встал на дыбы, пытаясь сбросить седока. Данте для своих двенадцати лет искусно управлялся с лошадью, но ни седла, ни стремян под ним не было. Держась руками за Ветра, он хотел свободной ногой лягнуть Сильвио, но кубарем свалился на землю. Пацаны заржали.
— Старый пень, — прошипел Данте, становясь похожим на маленькую разъярённую змейку.
— Чего ты сказал?
— СТАРЫЙ ПЕНЬ! — повторил Данте громко, с вызовом буравя глазами Сильвио.
Мужчина размахнулся и своей здоровенной лапищей ударил мальчика, оставив на щеке багровый след. Затем он ухватил Данте за руку и потащил в дом. Хотя лицо его горело от пощёчины, Данте не выглядел обескуражено. Глазищи его буквально искрились от ярости. В ответ на очередное хихиканье за спиной Данте обернулся, показал язык, а затем скрылся в недрах дома.
Комментарий к Глава 2. С небес на землю --------------------------------
[1] Mendiga (исп.) — бедный, нищий.
[2] Речь в данном случае идет о таком явлении, как самосуд — незаконная расправа с действительным или предполагаемым преступником, без обращения к государственным органам.
[3] Жёлтый дом — сумасшедший дом.
====== Глава 3. Особые методы воспитания ======
Сильвио втащил Данте в гостиную — квадратную комнату, плотно заставленную мебелью, — и с силой швырнул его на пол.