— Вот я и дождалась, быть изнасилованной любимым мужем! — сквозь смешки прошептала мне в ухо…
— Лучше расскажи как ты? — Я продолжала лежать на жене, только сейчас заметив, что с такой стиснула её в своих объятиях, что она-бедняжка даже вдохнуть глубоко не может и дышит короткими поверхностными толчками, мелькнуло "наверно синяки будут.." и ослабила хватку.
— Не знаю… Словно спала крепко и одновременно не здесь была…
— Всё расскажи, что и как помнишь, это важно… — Я чуть отстранилась и сейчас словно в лепестках какого-то экзотического тёмно-коричневого цветка с белыми всполохами высунувшихся краёв нижних юбок и полоски кружева высокого глухого ворота из самой середины разговаривала растрёпанная Машенькина голова.
— Знаешь, мы вышли из госпиталя, со мной как всегда шли Марьян и Роман, это казаки Палёного, которые всегда меня провожают, я уже привыкла даже… Пешком пошли, хотелось воздухом подышать, вспомнить, как с тобой ходили, плохо мне без тебя… Тут выскочили, их человек пять было, кричать стали, стрелять, казаки тоже. Я ничего толком и понять не смогла, а Роман стоит на коленях перед Марьяном, на меня посмотрел, и так тоскливо "Кончается парень, Барыня!…". Такая злость меня взяла, его оттолкнула, а у Марьяна в паху откуда-то кровь хлещет, все штаны уже мокрые, я руку внутрь сунула, а там рана и на дне струя горячая бьёт, пульсирует в пальцы, вот я эту струю прижала… А от госпиталя мы уже далеко ушли, не донести и не успеем, надо быстро, тут коляска, Роман её остановил, Марьяна помог в неё погрузить, я уже не очень хорошо помню, но до госпиталя вроде доехали… Потом словно в колодец глубокий падала… Падала… Но не боялась, я знала, что ты спасёшь… А тут ты меня даже не раздел, вот разбойник! Как не стыдно?! — Смеётся, но тревога в глазах…
— Не стыдно! Жена ты мне… Жив твой казак, не волнуйся! Жизнь ты ему спасла, так доктор сказал… Ты мне лучше подробнее про колодец расскажи!
— Знаете! Дорогой мой муж! Давайте встанем сперва! Во что ты мне платье превратил? А на голове у меня что?! Изверг! А что тут наше госпитальное одеяло делает?…
— Всё понял, встаём… Встаём!
Мне уже и самой стало очень неловко, хоть и очень не хотелось Машеньку из рук выпускать. Через час, пока ласково поругивая меня Машенька приводила в порядок себя, и зашив мне брюки, которые я порвать умудрилась, хорошо, что она успела заметить, а то чуть так и не вышел с рваной гачей, мы спустились, чтобы окунуться в вихрь заботы шумной Клементины…
— Вы уж простите! Как я старалась-старалась, в печи обед держала, если простыло не гневитесь, сейчас-сейчас стол вам накрою! Ой! Что ж вы бледная такая! Ой! Простите, не понимаю, что языком несу… Не сердитесь! Садитесь к столу, я сейчас…
— Ничего! Клементина! Не спеши, мы и не проголодались… — Хотя от кухонных запахов в животе аж взбурлило.
— Ну, что вы такое говорите, нешто я не понимаю? Покушать нужно, сейчас-сейчас… — Стол со скоростью киношной анимации стал заполняться поздним обедом или ранним ужином, я только сейчас сообразила, сколько времени прошло.
Мы обе накинулись на еду, а Клементина уселась напротив, подложив под пухлый локоть кухонный рушник и подперев румяную щёку округлым кулачком. Нужно будет её как-нибудь посмотреть, что-то такое про детушек, которых Боженька не даёт вроде слышала… И чтобы паузу как-то занять:
— Клементина! А что в городе происходило? — я честно сказать имела ввиду, пока мы в морях были, а она поняла по-своему.
— Ой, я даже не знаю, как говорить то такое… Весь Артур гудит, что явилась Пресвятая Дева, в образе Марии свет Михайловны, что и раньше святость замечали, а теперь и вовсе всем ясно стало, как лик в храм привезли, который Спасительницей явлен… Вы уж простите, если я что не то ляпнула по необразованности…