– Особенно, если ты можешь попасть под статью «промышленный саботаж», – усмехнулся, а потом рассмеялся Гродеков, причём так заразительно, что я его с удовольствием поддержал.
– Николай Иванович, если бы Вы знали, как теперь быстро решаются вопросы, которые раньше рассматривались годами, – произнёс я, после того, как мы перестали смеяться.
– Тимофей Васильевич, на пробитии туннелей на Кругобайкальской железной дороги сейчас отбывает каторгу много представителей известных аристократических фамилий…
– Вы это осуждаете, Николай Иванович? – перебил я генерал-губернатора и жёстко посмотрел на Гродекова.
– Нет, Тимофей Васильевич. Судебные процессы подробно отображались в газетах. Это страшно…
– Поверьте, там было отображено не всё. Полную правду писать было нельзя. Это вызвало бы социальный взрыв, – тихо произнёс я.
– Настолько всё плохо? – спросил Гродеков.
– Да, Николай Иванович. Народ сейчас жаждет перемен. Крестьяне, рабочие, буржуа, аристократы, каждый социальный слой ждёт своих перемен. Во многом глупых, недальновидных и взаимно исключающих друг друга. Но это и не важно, – я как совсем недавно Гродеков, грустно улыбнулся и продолжил:
– Вы думаете, что все они отдают себе отчет о последствиях своих желаний? Нет. Они просто хотят перемен. Им нужно хлеба и зрелищ, как и в Древнем Риме. Эти желания, в конце концов, и погубили Римскую республику.
– Но, мы-то не республика, – тихо произнёс генерал-губернатор.
– Николай Иванович, информация о том, что Великий князь Владимир Александрович хотел принять конституцию и ввести парламентскую монархию по английскому подобию, к сожалению, ушла в массы, – я как штабс-капитан Овечкин из фильма «Корона Российской империи, или снова неуловимые» дёрнул головой. – Промышленники, купцы, да и многие аристократы, можно сказать, возбудились. У них есть деньги, но нет власти. А тут есть возможность желаемую власть получить.
Я сделал небольшую паузу, вспоминая несколько бесед на эту тему с императором в узком кругу и продолжил:
– Если же к большим деньгам и желанию власти подкинуть революционную идею, типа «свобода, равенство, братство» то получится такая гремучая смесь, которая может быстро разорвать российское самодержавие.
– И что думает Государь по этому поводу? – поинтересовался генерал.
– Император понимает, что самодержавная система вызывает ту или иную степень протеста – осознанного или неосознанного – но во всех слоях населения. Отсюда возникли либеральная оппозиция и российский социализм в двух его основных вариантах: народническом и марксистском, – я провёл языком по пересохшему нёбу. – Иначе и быть не могло: если слой образованных людей не находит естественного применения своим способностям к лидерству и управлению, то из его представителей начинает складываться антисистемное сообщество, руководствующееся постулатами, изначально противоположными существующей государственности. Стоит ли удивляться, что это «прогрессивное» сообщество взяло на вооружение «самые передовые» социальные теории и занялось поиском не только легальных, но и нелегальных способов воплощения их в жизнь. В такой ситуации нет никаких гарантий, что в критических обстоятельствах их доктрины не начнут резонировать с народными утопиями и предрассудками.
– Это слова Государя? – перебил меня удивлённый Гродеков.
– Нет. Это я почти дословно цитирую Петра Бернгардовича Струве, который подготовил для императора аналитическую записку по этому вопросу.
– И какой окончательный вывод сделал Пётр Бернгардович?
– Кратко, если процесс нельзя остановить, его нужно возглавить. И Государь, вернее всего, очень скоро сделает об этом заявление, – ответил я.
Николай Иванович внимательно посмотрел на меня и задумался. Я же стал ждать, что он скажет.
– Неужели нас ждёт парламентская монархия? – наконец потрясённо произнёс Гродеков.
– Скорее дуалистическая, в которой юридическим способом ограничения власти монарха является Конституция, – усмехнулся я. – В ней будет проведено разграничение власти парламента, точнее, Государственной думы, монарха и министерств. Конституция будет обязывать Государя исполнять решения думы, но при этом министры ответственны только перед самим монархом, и им же назначаются или смещаются, а его указания обязательны к исполнению так же, как и одобренные Государственной думой и Государственным советом законы. Обязанность монарха подчиняться парламенту в законодательной сфере обеспечивается правом парламента вотировать бюджет. Зато монарх может наложить вето на решения думы, а также распустить её.