— Как думаешь, где ее правнуки? — спросила меня Кира, когда я вернулся в нашу скромную палатку под мостом. — В смысле, мальчики? И есть ли среди ее биоботов девушки?
— Ты имеешь в виду, что всех парней они зомбируют?
— Похоже на то.
— Амазонки-некроманты? — фыркнул я. — Как-нибудь надо спросить. А сейчас это не особо-то и важно. Главное, чтобы бились как следует. Завтра выступаем.
Все разношерстное войско угомонилось довольно рано, выставив патрули. Никакого пира не последовало; мясо успели засушить и завялить. Что же, и то хорошо. Не хватало еще похмелья перед самой главной битвой Поганого поля.
***
Ночью снова снился тяжелый сон про туманную темную равнину, по которой я бродил, как Ежик в Тумане. Но Пятерых нигде не было. Зато было бесконечное болото, с кочками влажной липкой травы, подернутыми ряской омутами, желтоватыми испарениями.
Возле одной из кочек лицом вниз лежал человек — судя по всему, умерший давно. В изорванной одежде, грязный, разбухший.
Я почему-то встал рядом, глядя на него. Что-то меня к этому мертвецу притягивало…
Чуть дальше, среди кустов с голыми ветвями, сидела с раскинутыми ногами и руками, как большая сломанная кукла, женщина. Половина ее лица была содрана, и я видел серую ноздреватую массу, пронизанную тонкими металлическими проводами. Один глаз повис на щеке, зубы на поврежденной половине рта щерились в ухмылке. Женщина дергалась, как от ударов током — или как сломанный, заклинивший механизм.
Вдруг она заговорила ровным, скрипучим, нечеловеческим голосом:
“Я пыталась, Олесь, я пыталась спасти Витьку, но Единый слишком силен… Я пыталась, Олесь, я пыталась спасти Витьку, но Единый слишком силен…”
Она снова и снова повторяла эту фразу, подергиваясь и глядя мимо меня. Она была как заезженная пластинка.
Я не сразу выдавил:
“Кто его убил? Как?”
Не дожидаясь ответа, наклонился и перевернул труп пацана. Его лицо сильно изменилось, но, как ни странно, оставалось узнаваемым, несмотря на темные пятна гниения. Губы сгнили, обнажая почерневшие зубы, вместо глаз — рваные черные дыры. Изо рта и глазниц выползли мелкие бледные черви.
Во сне у меня не было ни страха, ни отвращения. Лишь бесконечное, как эта равнина, горе…
Мертвый Витька шевельнул сгнившими губами и внезапно спросил:
“Зачем ты меня отпустил, Олесь? А после сам за мной не пошел, Иву послал… Здесь слишком много волшбы, любой робот глюканет. Тут ведун нужен! А ты струсил…”
К горю присоединились вина и острый стыд.
“Я не… — начал было я, но твердо продолжил: — Да, я струсил”.
Витька начал стремительно разлагаться, плоть таяла, как воск на огне, испарялась, повисала комками на костях — и вот, передо мной в темной воде лежит скелет. Он медленно тонул в болоте.
…Я проснулся в палатке рядом с Кирой. Стояла глухая ночь, луны не было, светили звезды. Река заунывно и монотонно шумела; сверху, на пригорке, слышались негромкие голоса патрульных; похрапывали лошади.
Решив немного развеяться после неприятного сна, а заодно осмотреться, я вылез из палатки. Кира не проснулась. Стараясь не думать о сне, я медленно пошел по речной гальке вдоль воды. На пригорке, где засел один из патрульных отрядов, горел костерок, и оттуда доносился запах жарящегося мяса. Жрут, черти, ни о чем не переживают. Подумаешь, битва! Для Отщепенца на войну сходить, как в супермаркет прогуляться.
Драккары черными тенями покачивались на невидимых волнах. Возле них по-прежнему несли вахту солдаты-северяне. Так же когда-то и Ива несла караул в нашем крохотном лагере…
“Итак, — сказал я себе, чтобы отогнать ненужные мысли о пропавших друзьях, — послезавтра Танец Двух Сестер. Луна пойдет на рост, и Единый перейдет в фазу перехода в Единую Ипостась, когда будет наиболее уязвим”.
Впереди на берегу стояла высокая фигура, замотанная в накидку. Я сразу узнал шаманку — не с помощью зрения, а посредством волшбы.
— Что, не спится, ведун? — поприветствовала меня Виталина Михайловна. Говорила она негромко, старческим голосом, в котором еще слышались былые могучие нотки великой воительницы.
— Тебе, погляжу, тоже? — парировал я.
— Так старая я… — хихикнула она.
Я улыбнулся, хотя не был уверен, увидит ли она мою улыбку в темноте.
— Помню, как ты в теле Пустой в воде стояла… — сказал я, — в чем мать родила.
Шаманка покачала седой головой.
— Эх! Хороша я была, согласись? Тело мое было роскошно… А сейчас и показать нечего…
— Жалеешь, что больше нет у тебя роскошного тела? — неожиданно для себя спросил я. Вопрос жестокий, но отчего-то нужный — я это понимал интуитивно. Кроме того, я не сомневался, что шаманка не обидится.
Она и не обиделась:
— Жалею, ведун. И в то же время, доведись снова тот день прожить, когда тебя встретила, все равно волшбу отдала бы. В природе все должно идти своим чередом, а старость — уступать место молодости. Как и моя предшественница мне место уступила, так и я уступлю свое кому-нибудь из правнучек… Глядишь, и всем троим сразу уступлю!
Она тихонько рассмеялась. Смех слился с плеском речных волн.
Я был сбит с толку.
— Внучкам? Но ты ж отдала Знак мне?
— У меня еще остались, — фыркнула бабка. — Волшба не только на Знаках завязана. Волшба пришла в наш мир вместе с Единым из других миров. Но Знаки — самые сильные из всего магического, что явилось к нам… А ты, Олесь, у нас на севере жить не хочешь, правда? Вот потому и правнучкам власть передаю. Хотя и тебя будем всегда ждать.
Мне кое-что припомнилось.
— Ты можешь снова проникнуть в тело Пустого?
— Сейчас не могу. И никто не может. Погань на контакт не идет. А раньше проще было. Пустые — они ж тонкие совсем, не то что Уроды. Будто духи или привидения. Много кто из колдунов их использовал для подглядывания, шпионажа всякого. Или чтоб напугать кого…
Припомнилась та ненастная ночь, когда ко мне явился Борис со вторым безликим всадником и Пустыми. Я тогда ехал спасать тетю.
Шаманка сказала:
— Своего разумения у Пустых почти и нет совсем. Как и у Уродов и Лего с Големами. Так что… тебе я Знаки передала, но и себе немножко оставила.
Она снова засмеялась, и непонятно было, пошутила она или сообщила достоверную информацию.
— Знаки? — удивился я. — Разве не один Знак Лапы Дьявола?
— Вот ты даешь, — сказала Виталина Михайловна. — Не посмотрел внимательно, что ли? Ну так глянь!
Да, подумалось мне, я и впрямь мало занимался нейрочипом в свободное время. Больше с Витькой болтал… А позже — общался с Кирой.
Опять душной волной накатила вина из-за Витьки и Ивы. Наверняка он мертв, совсем как во сне, лежит в болотах, где и умер совсем один…
Как бы то ни было, я должен убедиться в этом самолично. И наказать Единого за все хорошее.
После паузы я сказал:
— Кто же ты такая, Виталина Михайловна Фольц?
— Антивирус, — тотчас ответила старушка.
Я подпрыгнул, подумав, что ослышался.
— Кто? Что?
Шаманка пожала плечами.
— Так наши предки говорили. Мол, мы, северяне, антивирус. Не знаю, что это такое. А Единый — вирус, что наш мир заразил.
Я ошарашенно молчал, размышляя. Слово “антивирус”, столь обыденное в Скучном мире, звучало здесь, на берегу Танаиса, рядом с зомбированными солдатами, драккарами, Отщепенцами и россами очень и очень странно.
Почему Единый воссоздал Скучный мир в виде виртуальной реальности? Почему шаманка называет Единого вирусом?
— Скажи, — заговорил я, придя немного в себя, — я — Главная Ипостась Единого? Если я пойду к нему, не станет ли он сильнее?
— Главная Ипостась? Ты? — В свете звезд я увидел, как шаманка задумчиво жует губами. — Это как?