Завтра в восемь утра это уже пятница. Главное, чтоб Драчевский не сбежал, у него, небось, шикарная дача под Москвой.
На следующий день, он прошел незаметно, в половине восьмого утра, он уже торчал у зубного. И врач Калинина была на месте. Такая же высокая, приятно одетая, озабоченная, в массивных очках, она ковырялась в зубах какой-то дамы неопределенного возраста. Стрелки на часах перевалили за цифру восемь давно и приближались к девяти, а дама все не вставала с кресла. А вот в десятом часу встала, как курица с гнезда, и ушла довольная. Калинина вышла к двери и позвала больного с талоном в руках.
‒ А как же я? ‒ спросил Александр Васильевич, который и без того уже был на взводе по причине длительного ожидания.
‒ Я вас не помню. У вас что − талон на восемь утра? ‒ спросила Калинина.
‒ Ну, вот вы же мне написали на бумажке, это же ваша рука. В восемь ноль-ноль быть у вас.
‒ Ах, да, точно, это мой почерк, заходите. Скажите, что вам надо сделать.
‒ Убить нерв и запломбировать...один зуб, ‒ обрадовался Александр Васильевич.
‒ Видите ли, у вас металлическая коронка, я не могу портить дорогостоящий инструмент. Поезжайте сначала на Ленинский проспект, там вам снимут коронку, а потом с талоном ко мне. Талон можно взять в автомате на первом этаже.
‒ А вы не можете снять коронку? Это же так просто. Я заплачу, компенсирую, так сказать...
‒ Видите ли, я инструмент стоит очень дорого, у вас нет таких денег, я по вас это вижу. Потом мы уже переходим на платный режим, а платный режим...знаете, сколько это стоит? Вы не потянете, я по вас это вижу. Все, вы свободны.
− Спасибо. Вы вежливо наплевали мне в душу. Пока, платная зубоковерялка.
Этот приговор был произнесен таким властным тоном, что Александр Васильевич, даже не успел возразить, как уже очутился за дверью.
‒ Не получилось, не повезло, эх, каналья, а зуб-то ноет, чтоб ему плохо было. Куда теперь? Но ничего, может, податься к профессору Драчевскому?
Злой на себя и на работников поликлиники, он вместо Драчевского, открыл дверь терапевта Орловой за результатом анализа мочи.
‒ Так вы уже были не то сегодня, не то вчера и сама уж не помню. Что это вы так врываетесь, без стука, без талона, без согласования, а может я тут губы крашу... Ах, да, вы за анализом. Но если уж если так вам нужен результат этого анализа, ищите его сами. Я уверенна, что его в этой кипе бумажек нет. Я без очков, видите? значит, я вижу хорошо. Посмотрим, что у вас получится. Гм, отвернитесь, у меня тут дама сидит, я ей грудь начну осматривать.
‒ Если бы другое место..., ‒ произнес Веревкин, отворачиваясь, ‒ то...
‒ Фулиган. К тому же стар уж...
Веревкин стал перекладывать бумажки с результатами анализов так похожими одна на другую и сразу увидел свою фамилию.
‒ А это что?
‒ Результат анализов. Видимо, его только что принесли, а я не заметила. Я в это время между лопатками...порядок наводила. А вы можете взять с собой эту бамашку, коль она так дорога вам. И на этом наше сотрудничество будет закончено.
‒ И возьму, куда деваться, хотя мне кажется, что вы, как опытный врач, должны его внимательно прочитать и согласно данным, согласно результатам этого анализа назначить мне лечение.
‒ Лечитесь сами, как хотите, так и лечитесь. Записывайтесь к врачам, у нас почти сто человек здесь работает. Даже если у вас пятка чешется ‒ вылечат.
‒ Ну, Сталина Феликсовна, я того, подброшу еще немного, поймите, я пенсионер, не так богат, как другие.
‒ Тогда нечего шлындать по коридорам да по кабинетам, отвлекать врачей. Ваше время ушло. Надо готовиться...к погребению.
‒ Сталина..., вы сволочь. За что взяла пятьсот рублей, я жаловаться буду.
‒ Сейчас все жалуются. Свобода. К тому же, кто видел? у вас свидетели есть? тогда неча поклеп возводить.
Не сказав "до свиданья", Веревкин вышел из кабинета и направился к Драчевскому в правое крыло.
Кабинет оказался закрыт. Больные, что толпились у двери, сказали, что его срочно вызвали, и он на вызове. Обещал быть...до семи часов.
Расстроенный донельзя, он извлек лист бумаги и стал показывать свои анализы рядом сидящим больным, но никто ничего в них не понимал.
‒ А вы зайдите в платную поликлинику, она здесь за углом. Двести рублей, и вам все расскажут. И результат биохимического анализа растолкуют, а то наши врачи неспособны. Там такие вежливые, такие внимательные врачи, голова от них кружится. А тут дерьмо одно.
‒ Спасибо, но я уже был. Там лечат зубы, а что касается мочи, то это дело Орловой.
Прошло около часу, на Драчевский так и не появился. На другой скамейке сидела пожилая женщина в черном платке и все время вытирала глаза. Александр Васильевич побоялся к ней подойти предложить хоть какую−то помощь, но плачущая дама сама стала рассказывать рядом сидящий даме, что ее зять умер в реанимации в одной из городских больниц из−за того, что врач не захотел подойти к нему в ответственный момент. Медицинская сестра, что дежурила у больного, умоляла врача Попердно подойти к больному, но получила категорический ответ:
− Пусть подыхает. Мы ему сделали сложную операцию на желчный пузырь, а он, скупердяй, не дал нам ни копейки.
Так и умер Женя, оставив двух маленьких детей сиротами.
Саша сидел и наливался злостью.
− Надо накатать жалобу мэру города, − сказал он мужикам, сидевшим слева и справа. - Это же безобразие.
− Оно бы не мешало, и еще подписи можно собрать, коллефтивную, так сказать жалобу. Мэр у нас новый, сибиряк, непривычен к взяткам и грабежам как этот Лужман, или Кац.
В это время дверь кабинета Драчевского открылась, но в кабинете сидел не Драчевский, а другой, молодой, худощавы парень с какой−то радостной улыбкой на лице. Вышла бывшая помощница Драчевского и объявила:
− Сегодня прием в общей очереди у господина Шаламова, а все последующие дни только по талонам, прошу не забывать об этом.
Александр Васильевич был пятым в очереди, но не прошло и пяти минут, как он уже зашел в кабинет. Шаламов, не глядя на больного посетителя, тут же дал ему рецепт с надписью "Простамол" и добавил:
− Приходите в следующий раз.
Посетитель не успел раскрыть рта, чтобы сказать, что этот "Простамол" продается в аптеках без рецепта и что это не лекарство, а говно, как раздалась команда:
− Следующий.
Больной быстро спустился на первый этаж, оделся, вышел на улицу, завернул за угол и в платную поликлинику. Но она оказалась закрытой ‒ выходной день. Ни с сего, ни с того, выходной день.
‒ Гм, псы! обязательно напишу мэру Собянину. По всей видимости, Драчевский удрал в платную поликлинику. Надо их, малость, пощипать. Даром деньги получают и еще больных, нищих пенсионеров обирают. Откуда я по пятьсот рублей каждый день буду приносить, если у меня на квашеную капусту не хватает, если на шее жены пребываю.
6
Веревкин подошел к кабинету Шаламова за десять минут до начала приема, что значился в его талоне, но там уже на длинной лавочке, покрытой дерматином, сидели больные старики и старухи. У них тоже были талоны и согласно этим талонам, они уже давно должны были пройти прием у Шаламова. Но Шаламов не появлялся. Дежурная медсестра выходила с виноватым видом и объясняла отсутствие Шаламова тем, что они якобы на вызове, у кого−то седалище полностью вышло из строя и это грозит непредсказуемыми последствиями.
Больные озабоченные своими болячками, нервничали, а чужое седалище им было до лампочки. Нервозные старушки стали поговаривать, что лучше было бы возродить старую традицию − создавать живую очередь, а то с этими талонами одна путаница: нужен прохфессор, чтоб разобраться. И Веревкин так стал думать. Он начал им поддакивать и тут же стал своим. Но чтоб эту новую традицию, она никак пока не приживается, поменять, чтоб отменить талоны и возродить живую очередь, как это было раньше, надо пробраться к главной врачихе, к мадам, к которой нет доступа как к ядерной кнопке. А у нее нет приема, она не желает разговаривать с пенсионерами, потому как у всех так много болячек, что в них можно запутаться, как мухе в паутине. Да и лечить их бесполезно, болезни только усугубляются.