− Это вас не касается.
− Понял, так точно, есть.
‒ Гм, черт, подлизываешься, ‒ миролюбиво сказал Шаламов. ‒ Обнажайся и ложись на кушетку.
‒ На спину или на живот?
‒ На левый бок.
Веревкин с радостью улегся и приспустил штаны.
‒ Колени поджать к животу! ‒ приказал он, засовывая указательный палец, куда положено. ‒ Ну, знаешь, что-то есть, а когда что-то есть ‒ это сигнал. Необходим глубокий анализ. Мне тут надо гайки подвернуть на новом аппарате, а этот аппарат почти тоже, что и я. Приходи через неделю, а лучше через две...с картой и талоном. Все, можешь быть свободным.
‒ Благодарю вас!
‒ О, какое взаимопонимание лечащего врача и больного. Как в Англии. Я там проходил практику. Там врач мужчина даже целуется с больным мужского полу. Если больной понравился, то есть пришелся по душе. Я тогда сказал себе: и я, Шаламов, буду так поступать. Но здесь, в этой занюханной поликлинике меня не поняли. Главврач стала на дыбы. Целоваться с больными − ни в какую. Короче, пока. Через неделю, лучше через две. Можно и без талона.
‒ А без медицинской карты?
‒ Это уж я не могу знать. Придешь через две недели, и я скажу, нужна эта карта или не нужна. Тут еще и лаборантка скажет свое слово, понимаешь. Поэтому если ты, если у тебя в кармане заваляется конфетка для будущего кандидата медицинских наук Шаламова, то надо, чтоб там были две конфетки, а не одна, ты понял?
‒ Да, но пенсия у меня с гулькин нос. Недавно назначили по возрасту. Меня выпихнули с работы досрочно. Как в Турции: коленкой под зад. Двух лет не хватало до пенсии.
− Меня это не интересует, хотя...я думал: мы подружимся. На каждый прием хотя бы десятку...зеленую, разумеется, а ты... ну жди, как все.
− Чего ждать?
− Смерти, чего еще? Пройдет, каких−то лет двадцать и я ее буду ждать, родненькую. Не обижайся, хорошо. Ну, вот молодчина-старикашка, а то все такие капризные, голова от вас болит.
При этих словах у Шаламова отвисла молодая нижняя челюсть, он еще раз, теперь уже презрительно, оглядел клиента, повернулся и ушел к своему столу, заваленному многочисленными бумажками, в коих до сих пор не разобрался.
Веревкин почувствовал, как холодок прошел по его спине и застрял где-то внутри и там, внутри образовался комочек. Он этот комочек долго не проходил, сверлил мозг и посылал недобрые сигналы в сердце.
Сердце среагировало тут же: оно забилось чаще, а потом устало и начало стучать едва-едва, плохо снабжая питанием головной мозг, руки, ноги и даже пальцы на руках и особенно на ногах. Не успев дойти до лифта, он присел на ступеньки и снова налился тяжестью. Голова стала клониться к полу, ноги выпрямляться в коленях, кулак лег под голову, и ...показалось так хорошо.
Но этот покой нарушили медицинские сестры, они обступили его со всех сторон. Кто-то давал укол, кто-то измерял давление, кто-то совал ему под нос флакончик и от всего этого он ожил, встал на ноги и попросил всех, чтоб его отпустили домой.
‒ А вы точно доберетесь самостоятельно до своего дома, на каком этаже вы живете? лифт у вас работает?
‒ Спасибо, мои дорогие. Если ваш лифт довезет меня на первый этаж, я точно добреду до своего дома...по свежему воздуху. Я был у будущего вашего профессора Шаламова, который вместо профессора Драчевского и после его приема мне стало дурно. Вот и результат, вы понимаете.
‒ Хи‒хи, Драчевский такой же профессор, как вы балерон.
‒ Неужели? А я-то думал... впрочем, я пошел. Еще раз благодарю за помощь. Это Шаломов, а все думаю, что он профессор.
Воздух в Москве хоть и желает лучшего, но все же на улице дышалось лучше, чем в поликлинике, и Веревкин медленными шагами побрел в сторону своего дома.
По закоулкам, да переулкам редко шастали машины, дневной бум, прошел, и Александр Васильевич думал грустную думу о том, что этих врачей он одолеть не сможет: ему придется бродить по этажам три месяца и ни один врач ничего для него не сделает. По одной простой причине: у него худые карманы. Ни долларов, ни рублей в этих карманах нет. Пособие по безработице, которое он получал и отдавал супруге, а супруга ездит на рынок покупает кости и варит на них супы, едва хватало, чтоб не отбросить концы. Изо дня в день. Кому пожаловаться? мэру города? Мэр даст им пенделя. Для этого у него служба, а эта служба старой закалки. Получив письмо, он тут же направит комиссию.
7
В эту ночь Александр Васильевич не мог заснуть ни на мгновение, ни на минуту, ни на секунду. Пробовал зажмурить глаза и тихо лежать, не шевелясь, поворачивался с правого на левый бок, ‒ ничего не помогало. Вставал отлить, ходил туда-сюда по площади темной комнатенки, прислушивался, как посапывает жена и что-то скребет в углу под кроватью, а потом прошел на кухню, включил свет. Что делать, куда деваться, помоги мне господи Боже! Может того, самому приняться за лечение, кто мне поможет, если я сам себе не буду помогать. Эта поликлиника это ворота в небытие, а я еще хочу жить, я имею на это право.
И он сел за компьютер, а в компьютере о лечение все, о всех болезнях и название лекарств, и как их принимать. К тому же компьютер не хамит больному, взятку не требует, очередь не устраивает, он говорит всем: милости просим!
Тем более, что главный орган его тела, его мотор - сердце защищено кардиостимулятором, а врач, который ему внедрял этот стимулятор, выписал минимум необходимых лекарств. Все остальное - дело времени.
Зубы? надо с ними расправиться! их всех надо удалить и выбросить в урну и поставить обычные пластмассовые. А желудок? перейти на овсяную кашу, заменить свинину на мясо птицы, по возможности индюшку. Не обжираться, особенно жирным. Пить по чайной ложке шотландского виски натощак. Надо не забывать, что жизнь - это движение.
Оказалось, что соблюдение этих простых правил выше, полезнее любых научно−исследовательских медицинских институтов, бездарных профессоров от медицины, не говоря уже о поликлиниках, в которых бесплатно лечатся пенсионеры. Да их никто не лечат, их калечат, им сокращают жизнь. Московская поликлиника это бесполезная война со смертью.
Уже три месяца спустя Александр Васильевич почувствовал себя лучше. И зубы поставил пластмассовые, а чтоб они не становились желтыми, снимал их на ночь, аккуратно чистил зубной щеткой и опускал в холодную воду.
Да и вообще, вода оказалась лечебной, особенно родниковая. Утром натощак один стакан - 200 грамм. И так каждое утро.
Осталась неодолимая аденома. Результаты анализов и снимки показали, что подозрительной опухоли нет, а боли не утихали, особенно по ночам. Саша готовился к тому, что ночной сон от него уйдет, а это страшно.
И он снова стал атаковать кабинет уролога Шаламова. Это продолжалось шесть месяцев. Трудно было понять врача. Когда ему намекали на маржу, то бишь, на взятку, он отрицательно крутил головой и в то же время злился, что эту взятку больной не приносит, а, следовательно, никто за просто так ему ничего не будет делать. И он, Шаламов, тоже.
− Иди в платную, − твердо заявила жена, - давай, я продам шубу. 10 тысяч выйдет.
− Да, спасибо, лапочка, мне очень трудно. Потом я продам что-нибудь свое, и купим тебе новую шубу. Мне сейчас очень трудно и...и даже я боюсь идти один, а вдруг там запросят одиннадцать тысяч, что я буду делать?
Он уже ходил немного в раскоряку, чуть согнувшись, словно ему там, внизу живота, кто−то напихал ржавых гвоздей.
В красивом доме, на первом этаже, недалеко от метро "Новые Черемушки" располагается "Мед Центр сервис", только открыл дверь, тебя обдувает струя теплого воздуха, и кругом зеркала на всех стенах, что делят посетителя на несколько персон, а внизу сидит дама. Она, едва заметив посетителя, здоровается, спрашивает, что болит, где болит и тут же вызывает врача.