‒ У меня карта внизу. Шесть сот рублей...дома. Сейчас принесу медицинскую карту. Только...работает ли лифт? мне подниматься на четвертый этаж без лифта невозможно: я после операции на сердце.
‒ Давайте, давайте, дуйте, как говорится, ‒ произнес Князьков и расхохотался. − Вниз спуститесь, а наверх, уж как получится. Но я не советовал бы вам подниматься на четвертый этаж без лифта. Впрочем, одним пенсионером меньше. Попробуйте подняться без лифта.
− И шестьсот я найду. Больной Веревкин все найдет, если потребуется. Вы только не уходите. Впереди выходные, а зуб того...ноет, черт бы его побрал, этот зуб. А тыкать мне в нос разрешением из департамента не нужно, я и так верю. Можете ткнуть себе в задницу.
− Настырный какой! что ж, буду ждать. Это последний бесплатный осмотр, а хотя нет, шестьсот рубликов на бочку, так? Значит договорились.
Александр Васильевич, благо лифт работал, спустился на первый этаж в регистратуру.
‒ Медицинскую карту, девочки, срочно, я к зубному, а то они все уйдут. Князьков за шестьсот рублей согласился заглянуть мне в рот, представляете, какая удача...
Ошарашенная таким напором информации сотрудница спросила адрес места жительства, стала рыться в картотеке и ничего не нашла.
‒ Нет вашей карты.
‒ Не может этого быть! Я же вам сдавал буквально вчера. Это было без десяти восемь вечера.
‒ Хорошо, еще раз посмотрю. Вы только не волнуйтесь так, а то у вас желваки танцуют на лице.
‒ А вы к зубному? ‒ спросила другая женщина.
‒ Так точно, только скорее, прошу вас.
‒ Лиля, он к зубному, не ищи. Это другая, специальная карта. Сейчас я ему выпишу. Потерпите немного.
‒ Не терпится, мне уезжать. Завтра, у меня билет на поезд в кармане, ‒ солгал Веревкин.
Она выписала карту, ввела данные по паспорту и сказала:
‒ А теперь поднимитесь на третий этаж, комната 337 для подтверждения, что вы есть, то бишь, что вы это вы, а не кто-то другой.
‒ Как это? Я вот перед вами, вы, что не видите меня?
‒ Эй, вы не понимаете. Нужно подтверждение, что вы это вы, а не кто-то другой. В коммутаторе, то есть в компьютере вы должны значится, как москвич, как гражданин России. Я-то вас вижу, но я не знаю: а может вы хранцуз или мусульманин. Словом, идите на третий этаж. Это недолгая операция.
‒ Операция? О, боже мой! Я уже перенес одну операцию. А как же зубной? Они ить все, уйдут. Я остаюсь с больным зубом, а зубная боль отражается на сердце, а я перенес операцию на сердце, недавно вернулся из больницы, − пробовал сочинять Веревкин.
Обе девушки в регистратуре пожали плечами, Александр Васильевич махнул рукой и побежал к лифту, который, просто молодчина, тут же доставил его на третий этаж.
На третьем этаже кабинет подтверждения оказался свободным и процедура подтверждения, что он есть он, что он это он, а не мусульманин из подворотни, заняло несколько минут, и Александр Васильевич без лифта поднялся на следующий четвертый этаж. Князькова уже не было, но его поманила пальчиком довольно рослая, статная дама и усадила в шикарное кресло.
‒ У меня...
‒ Я все вижу, можете не говорить. Приходите ко мне завтра, в восемь утра. Я вам тут напишу на талоне, уже использованном, а то забудете. Не волнуйтесь, все будет хорошо. А сейчас можете встать и быть свободным. Всего хорошего. А на Князькова не обращайте внимания, он у нас...того... не того.
‒ Я вам...того, запла...
‒ Тс, молчите, это взятка, а коль мы официально открываем платное отделение, то нельзя вслух, а втихую положить на тумбочку, сказать спасибо и уходить, так чтоб никто не видел, что вы уходите. Вы поняли? То-то же.
Александр Васильевич спустился на первый этаж на лифте, получил пальто в раздевалке и счастливый, направился домой. И боль начала утихать. Чудо какое−то да и только. Воздух был прохладный с небольшим запашком неизвестно, какого происхождения, должно быть от выхлопных труб огромного количества машин, но на душе было хорошо. Он без талонов ухитрился пробраться к зубному врачу. А ведь это немалое достижение. Теперь осталось атаковать кандидата наук Драчевского.
5
По своей натуре Веревкин был деятельным человеком. Практически всю свою жизнь проработал на заводе метало-хозяйственных изделий, вытащил его, можно сказать, из ямы. Небольшой заводишка выпускал не пушки и ракеты, а бытовую технику, такую нужную для населения своего и других районов столицы. На чем жарили картошку, в чьих кастрюлях варили перловую кашу хозяйки московских квартир. Страна жила в замкнутом пространстве с портретом вождя стене, а люди в капиталистических странах загнивали в роскоши, но никак не могли загнить. Все это производилось на его Веревкина заводе и, видимо, не одном.
Когда же развалился коммунистический рай, как карточный домик, тогда сразу в страну хлынуло всякое барахло, в том числе и кастрюли, горшки, сковородки. Москву наводнили китайцы. Они скупали металлолом, никому не нужный, валяющийся во дворах, а когда дворы стали чистые, китайцы купили завод с потрохами и стали его разбирать, паковать и увозить в Китай. Это было сразу же после его отставки, каких−то года три спустя.
И когда наступила, так называемая свобода, люди просто одурели, иначе не скажешь. Как это так? продать завод китайцам на металлолом? Эта душевная обида постепенно начала угасать, а вот то, чтобы после ночного сна встать утром, позавтракать и потом ничего не делать, не укладывалось в его голове. Человек должен трудиться как пчела. Для чего пчела? чтобы показывать пример людям. Не для себя пчела трудится, она из своих запасов потребляет зимой очень мало, столько чтобы выжить и снова трудиться в поле с рассвета до заката. А человек? Он создан для постоянного труда, рабского если хотите. Он раб. Не зря коммунисты создали общество рабов. Это было очень просто. И вот теперь у него что-то появилось. Занятие. Это было хождение по этажам поликлиники, которую он некогда опекал.
Не достать было талона, скажем, на завтра или на послезавтра, а он все ходил, выяснял, как принимают врачи, почему не видно главного врача, почему у нее нет приемных дней, и эти почему не кончались.
А вот, почти под потолком на одной единственной бумажке, выставленной в коридоре на четвертом этаже, утвержден план пожарной безопасности под непонятной аббревиатурой и только там указана ее фамилия и инициалы.
Он прошел в правое крыло, где за массивной дверью пряталась администрация, но, как и в прошлый раз, его не пропустили к главному врачу, руководителю поликлиники. Статус больного пенсионера не давал ему право пройти в кабинет амбициозной дамы, назначенной на эту должность очевидно, за десять тысяч долларов.
‒ Гм, жаль, ‒ сказал он секретарю, что сидела за столиком, преграждая путь к входной двери главного врача. ‒ Тогда хоть расшифруйте мне эту аббревиатуру. Я никак не пойму, что значит ГБУЗ ГПБПЗДРА.
‒ Это полуклиника.
‒ А дальше?
‒ Зачем вам это? Кому нужно, тот знает.
‒ Ну, тогда хоть скажите, как увидеть королеву?
‒ Номер нашего лечебного учреждения я вам сказала. В Москве сотни поликлиник, а наша двадцать вторая, самая лучшая. Все, не мешайте работать. Ходят тут всякие...
‒ А я на вашу поликлинику напишу жалобу мэру столицы.
‒ Хоть президенту.
"Ладно, решил Александр Васильевич, не все коту масленица. Сегодня неудачный день, а завтра, завтра я все компенсирую.
В восемь утра к зубному Калининой, а после обеда к Драчевскому, в 15‒45. Профессор все же, то есть кандидат медицинских наук, величина".