…Прошло уже более 60 лет с того дня, когда я впервые поселился в Доме коммуны. Война, а потом, больше всего, неумолимое время унесли в небытие очень много – много других лиц, кто тогда делал то же самое вместе со мною. Остались в живых лишь считаные единицы. Вот-вот, наверное, наступит конец и мне. Но я все еще, а особенно в последние годы – в глубокой старости – почти ежесуточно нахожусь порою во власти воспоминаний о жизни в том доме, где практически никто меня ничем не обидел и где я со многими жившими вместе со мной ребятами был в тесной дружбе. Они были и остались для меня настоящими, как раньше говорили, однокашниками, хотя кашу из одного котла мы тогда, конечно, почти не ели.
Наиболее часто я вспоминаю теплые компании, собиравшиеся в чьей-либо тесной кабине, где на двух кроватях и одном стуле усаживались до 10 ребят, а иногда и девчат и где рассказывали различные истории и анекдоты, читали и слушали стихи, обсуждали важные политические и государственные проблемы, международные, театральные и иные события, выясняли непонятые на лекциях и при чтении учебников вопросы, помогали друг другу решать заданные на дом задачи по математике, теоретической механике, сопромату и другим предметам, организовывали коллективные чаепития и съедания большой компанией продуктов, присланных хозяину кабины его родителями. (Не поделиться с товарищами присланными продуктами считалось у нас очень скверным поведением.)
Но особенно интересными бывали у нас музыкальные посиделки: пели романсы и другие песни (например, из репертуара запрещенного в то время певца П. К. Лещенко, жившего за границей), играли на гитарах, мандолинах, балалайках и даже скрипках и трубе. Многие из песен и мелодий были услышаны мною впервые и произвели на меня потрясающее впечатление.
Глава 6
Теперь я снова возвращусь к тому дню, когда 29 августа 1938 года, впервые прибыв на трамвае номер 26 к Дому коммуны, мы – начинающие студенты – предъявили на его входе вахтеру наши студенческие билеты и ордера на вселение в этот дом и вошли в него. Затем, сдав паспорта на прописку и ордера на учет в комендатуру, получили в ней временные пропуска в общежитие (а через несколько дней там же выдали постоянные пропуска в виде книжечки с фотографией) и ключи от своих кабин, номера которых были уже указаны на ордере.
Далее, поднявшись на четвертый этаж основного жилого здания, разыскали в его Северном корпусе каждый свою кабину для проживания. Наша с моим новым приятелем Сергеем Илюшиным кабина имела номер 251. Мы заглянули в нее, оставили в ней имевшиеся при себе вещи и, закрыв дверь на английский замок, спустились в спортивный зал. Из него в несколько ходок вверх и вниз принесли для себя в кабину по пружинной железной кровати (шириной один метр), матрацу, подушке, тумбочке и этажерке, а из бельевого склада – постельное белье и тонкое одеяло.
…Итак, наступило 1 сентября 1938 года – начало моего первого учебного года в высшем учебном заведении – Московском институте стали им. И. В. Сталина. Это был четверг. Погода была прекрасной: было жарко, как в июле, на безоблачном голубом небе ярко светило солнце. Сильно волнуясь от мысли, что всех нас, первокурсников, ожидает, мы приехали на трамвае к зданию института и собрались в самой большой тогда аудитории номер 41, расположенной на четвертом этаже. Тогда в ту аудиторию собрали поток из всех студентов – первокурсников обоих факультетов – металлургического и технологического – всего 12 групп, то есть около 300 человек, имевших возраст от 17 (даже меньше) до 30 лет, а в основном – от 19 до 22. Примерно 65 процентов присутствовавших лиц составляли мужчины, около 15 процентов – евреи и еврейки.
Из всех собравшихся мужчин я и многие другие студенты сразу же обратили внимание на двух московских рослых, хорошо упитанных, блондинистых и очень красивых еврейских юношей-близнецов, одетых модно и совершенно одинаково и которых практически невозможно было отличить друг от друга. Это были братья Маркусы, имен которых не помню, так как с ними никогда не общался. Они вели себя очень свободно и были веселы. (Позже я слышал, будто бы эти два брата, поскольку они внешне были неотличимы друг от друга, во время зачетов и экзаменов готовили к сдаче только по одному предмету из двух положенных дисциплин и сдавали их тоже друг за друга по одному предмету. По этой же причине якобы и девушки, за которыми они ухаживали, путали их со всеми возможными последствиями. К сожалению, послевоенная судьба Маркусов мне неизвестна.)
Сначала нас поздравил с началом учебного года ректор института Королев, а затем выступил заведующий учебной частью доцент Неверов, который рассказал, чем и как нам предстоит заниматься, и о порядках, принятых в институте. После этого началась первая лекция по политической экономии, длившаяся два часа вместе с принятым в институте десятиминутным перерывом между обеими половинами лекций. Ее прочитал доцент Бабич, одетый в черную гимнастерку, над левым нагрудным карманом которой был прикреплен красивый орден боевого Красного Знамени. Им этот лектор был награжден, по-видимому, за какой-то подвиг на Гражданской войне. Я сразу догадался, что лектор пользуется материалами, изложенными в запрещенном недавно к использованию популярном и многократно переиздававшемся учебнике начала 30-х годов «Краткий курс политической экономии», автором которого был видный экономист Л. Сегаль, ставший накануне «врагом народа» и репрессированным. Этот учебник имелся у нас дома у отца, которым он, как заочный студент местного педагогического института, раньше пользовался. Я было захотел попросить отца в одном из своих писем домой прислать мне почтой этот учебник, но не успел: примерно через пару месяцев после 1 сентября вместо политической экономии мы стали изучать основы марксизма-ленинизма по только что вышедшему, кажется, в октябре знаменитому учебнику «Краткий курс истории ВКП(б)». Лекции по этой дисциплине читал уже другой лектор – доцент И. П. Панин.
Далее были занятия по графике (черчению) и техническому рисованию, которые провел заведующий кафедрой по данным дисциплинам доцент Д. Г. Житков. (Лет через десять и позже он написал очень ценные для техники книги и статьи по производству и применению стальных канатов и стал профессором. Кстати, по данной же теме и я с В. Г. Мольнаром опубликовал в 1975 году книгу «Технологические основы производства стальных канатов».)
На следующий день утром в аудитории номер 41 для всего потока студентов обоих факультетов прошла первая двухчасовая лекция по аналитической геометрии. Ее прочитал исполнявший обязанности заведующего кафедрой высшей математики доцент (без ученой степени, которую так и не смог защитить) Георгий Иванович Левин. Это был 60-летний, не лысый, невысокого роста, с небольшим лишним животом и с пышными черными усами человек в очках, надетых перед близорукими, казалось, добрыми карими глазами. Г. И. Левин сразу же заворожил всех слушателей своим рассказом: говорил достаточно громко, четко, не спеша, связно, весело и интересно, иногда прерывая тему лекции оригинальными отступлениями и шутками, что снимало у всех напряжение. Кроме того, он очень хорошо рисовал мелом на доске геометрические фигуры, проводя вручную линии абсолютно прямыми, и красиво воспроизводил мелом же необходимые буквы и цифры. При этом слушателям совсем не трудно было записывать себе в тетрадь то основное и необходимое, о чем говорилось лектором.