Далее аналогичные соревнования были в феврале, апреле и начале июня 1941 года. Кроме того, мы участвовали еще в мелких (типа межвузовских и районных) соревнованиях. По результатам всех соревнований, в которых у меня не было проигрышей, к июню я стал уже борцом первого разряда.
Однако в последнем общегородском юношеском соревновании, которое проходило в начале июня 1941 года на территории ЦПКиО им. Горького и перед которым я специально обрил наголо голову (сделал себе прическу «под Котовского»), чтобы даже этим облегчить достижение победы, со мной случился конфуз. Дело в том, что тогда в противники мне попался коварный татарский юноша, который во время борьбы незаметно (а может быть, и заметно) для судей сильно и больно ударил меня ногой по яйцам. Я разозлился, не сдержался – громко выругался матерно по-татарски и этим, наверное, на миг ошеломил противника, благодаря чему смог почти неосознанно резко схватить внизу руками обе его ноги и, дернув их на себя, бросить его на обе лопатки. Схватка этим закончилась, я обрадовался, думая, что победил, но судья, подняв руку противника, объявил победителем его, а про меня заявил, что я… дисквалифицирован за грубость. На этом мое увлечение борьбой навсегда закончилось…
…В начале третьей декады октября 1940 года меня, Ивана Митрофанова и некоторых других студентов вызвали в институтский комитет комсомола. Здесь нам сказали, что мы, как активные комсомольцы и спортсмены, должны будем принять участие в военном параде на Красной площади 7 ноября в качестве гражданских лиц, входящих в батальон, носящий название «Вооруженный пролетариат».
Такой батальон, состоявший из мужчин, одетых только в гражданскую одежду и несших на ремне через правое плечо винтовки со штыком, до 1941 года демонстрировали на всех военных парадах на Красной площади. Он замыкал собой батальоны из военнослужащих, шедших впереди. Участие в военном параде батальона «Вооруженный пролетариат» должно было по идее показать «мировому капиталу», что «все советские люди, в том числе и сугубо гражданские, в любое время готовы встать с оружием в руках на защиту своего социалистического отечества». (Однако очень часто в качестве правофланговых в таком батальоне находились переодетые в гражданскую одежду опытные военнослужащие.)
Все студенты, включая меня, предложенные для участия на военном параде, с удовольствием на это согласились. Скоро всех лиц с предприятий и организаций из разных районов Москвы, направленных на это мероприятие, собрали на территории ЦПКиО им. Горького и распределили по ротам, взводам и отделениям, а также шеренгам, учтя рост каждого. Затем там же пошли почти ежевечерние тренировки. Нас учили хорошо маршировать, строго поддерживать строй, шагать красиво и соблюдать абсолютно прямой шеренгу из 12 человек, повернув голову направо и направив взор на грудь четвертого товарища от себя, а также на крайнего правофлангового, державшего свою голову только прямо. Часто во время тренировок шел мелкий дождь. Но на это не обращали внимания, из-за чего сильно промокшая верхняя одежда не успевала за ночь полностью высохнуть.
После отработки шага провели тренировки с ношением винтовок со штыком, которые привозили на грузовиках со склада, устроенного в подвальном этаже одного из многоэтажных красных кирпичных домов на Хавской улице, недалеко от известной Шуховской радио– и телебашни. Дом этот находился в глубине двора, образованного другими такими же домами. (Я однажды был послан туда для погрузки винтовок на грузовую автомашину.) Винтовки были трехлинейные конструкции С. И. Мосина, старые – времен чуть ли не 1891 года. Они практически были непригодны для применения в бою.
За пару суток перед 7 ноября поздно ночью нас всех привезли на Манежную площадь, и с этого места мы провели генеральную репетицию парада.
А 7 ноября был уже сам парад. День был хмурый и с мелким дождем. Было холодновато. Сначала мы, прибыв очень рано, когда еще только рассвело, постояли более часа на Манежной площади – за Историческим музеем и перед станцией метро «Площадь Революции». Здесь нас объехали на конях принимавший парад нарком обороны маршал С. К. Тимошенко и командовавший парадом маршал, не помню кто, то ли Г. И. Кулик, то ли С. М. Буденный, принуждая всех долго кричать «Ура!».
Потом была речь командовавшего парадом С. К. Тимошенко, произнесенная (вернее, зачитанная) им с трибуны Мавзолея, и, наконец, наше четкое прохождение под музыку большого оркестра через Красную площадь мимо Мавзолея. На его трибуне приветствовали нас взмахами рук И. В. Сталин, В. М. Молотов, М. И. Калинин, Л. П. Берия, Л. М. Каганович и другие руководители страны, а также несколько генералов и гражданских лиц. Прохождение длилось около пяти минут. На Васильевском спуске, как и при демонстрациях, мы свернули направо, чуть прошли вдоль берега Москвы-реки и сложили свои винтовки к Кремлевской стене, откуда их, наверное, уже после нас, к вечеру другие люди повезли на грузовиках снова на склад.
Затем все участники парада разошлись по своим районам. Мы же, перейдя реку через Большой Москворецкий и Чугунный мосты, пошли по улицам Пятницкая, Большая Ордынка и Коровий вал и, проталкиваясь через толпы людей – демонстрантов, направлявшихся к Красной площади, пришли к зданию МИЦМиЗ. Здесь в большой студенческой столовой на первом этаже нас хорошо – с бутылкой пива с завода им. Бадаева – накормили вкусным горячим борщом и гуляшом за государственный счет. Так я в первый и последний раз в своей жизни принял участие в военном параде. Но больших и ярких впечатлений от него у меня не осталось…
…В один из дней второй декады ноября 1940 года группа наших студентов во главе с четверокурсником (будущим профессором, доктором наук) Левой (Львом Николаевичем) Филимоновым – рослым и здоровым блондином с совершенно белыми волосами – договорилась на товарной пристани за Даниловским рынком (там, где сейчас находится Автозаводский мост через Москву-реку) выгрузить не позднее, чем за 24 часа, огромную баржу с капустой. На эту очень тяжелую физическую работу пригласили и меня, считая, что я для нее достаточно физически силен, крепок и вынослив, поскольку занимаюсь спортом и имею деревенское происхождение. Предупредили, что придется пропустить занятия в институте, предстоит работать всю ночь и день без перерывов, кушать будем лишь на ходу, и тот, кто, не выдержав, уйдет с работы раньше, не получит никаких денег, если даже заболеет. Я согласился. Набрали человек двадцать.
Было темно, очень сыро и прохладно, иногда шел мелкий дождь. Мы складывали кочаны капусты в корзины и вдвоем выносили их по доскам с баржи на берег Москвы-реки. После этого, пройдя метров двадцать пять, затаскивали заполненные корзины в сарай и там их выгружали. Работал я в паре с соседом по кабине Иваном. Конечно, мы очень сильно устали, глаза слипались, и хотелось прилечь из-за жгучего желания спать, но все муки выдержали. А человека два не выдержали и ушли домой совсем незадолго до окончания работы, за что им, разумеется, ничего не заплатили. Мы же каждый получили по 56 рублей, что тогда было немалыми деньгами.
Через неделю я снова попал туда же и на такую же работу, но с меньшим числом работавших. Однако на этот раз потерпел большую неудачу: после почти 30 часов непрерывного тяжелого труда и днем и ночью повредил левую ногу, упав на берегу реки при выходе с баржи по доскам, и стал нетрудоспособным. Пришлось ковылять кое-как до остановки трамвая и вернуться домой. Хотя я не доработал до конца выгрузки баржи лишь примерно два часа, мне все равно, согласно уговору, ничего не заплатили. А мог бы получить около 70 рублей. Было обидно до слез. Но делать было нечего…
Весной 1941 года мой друг Павел Галкин и еще кто-то завлекли меня на новую, очень полезную, с их точки зрения, учебу – обучение на курсах шоферов-любителей. Учеба проходила в основном по выходным дням на автобазе где-то на Красной Пресне. Прослушав теоретический курс, мы позанимались практической ездой на грузовике на специальной площадке, после чего стали ездить вместе с инструктором на такой же машине по улицам Москвы. Моим инструктором был очень добрый и внимательный мужчина лет сорока с фамилией Ахчеев, который концу практических занятий вдруг посоветовал мне никогда не работать шофером, так как, я, по его мнению, «не спокоен по природе и не чувствую машину».