— Маати-кя? Что с тобой?
— Я вспомнил про твоего брата.
— Ему лучше. Кашель почти прошел. Вот все твердят, что у него слабые легкие, но ведь я была такая же хилая в детстве, а сейчас все хорошо.
— Просто люди любят сплетничать, — успокоил ее Маати. — От скуки, наверное.
— А что было бы, если бы Данат умер?
— Твоему отцу пришлось бы жениться снова, теперь уже на молодой женщине, которая родила бы ему еще одного сына. Или несколько, если получится. Отчасти поэтому знать и волнуется за Даната. Если он умрет, а других сыновей у хая не будет, в городе наступят трудные времена. Самые могущественные дома начнут борьбу за трон. Погибнут люди.
— Ну, Данат же не умрет, — сказала Эя. — Значит, бояться нечего. А ты его знал?
— Кого?
— Моего настоящего дядю, в честь которого назвали нашего Даната.
— Нет, — покачал головой Маати. — Совсем не знал. Я всего раз его видел.
— Он тебе понравился?
Маати постарался вспомнить, как это было. Столько лет прошло с тех пор… Его вызвал дай-кво. Старый дай-кво, Тахи. Нового Маати никогда не встречал. Тахи-кво представил его хайским сыновьям и дал одно задание. Кончилось все тем, что Ота взошел на трон, а Маати остался жить при дворе. Сейчас казалось, что это произошло в другой жизни.
— Не то чтобы он какое-то особое впечатление произвел, — ответил Маати. — Для меня он был просто человек, один из многих.
Эя нетерпеливо вздохнула.
— Расскажи еще про поэтов.
— Ладно, слушай. Во времена Первой Империи, когда никто еще не понял, как тяжело вернуть упущенного андата, жил один поэт. Он попытался заново пленить Мягкость с помощью того же стиха. Конечно же, у него ничего не вышло.
— Новое пленение должно отличаться от старого, — уточнила Эя.
— Но он-то этого не знал.
— И что с ним стало?
— У него срослись все суставы. Он не умер. Просто превратился в статую. Совсем не мог двигаться.
— А как он ел?
— Он не мог есть. Его пытались поить водой через ноздри, и он захлебнулся. Когда тело вскрыли, оказалось, что все кости у него спаяны. Они стали единым целым, как будто суставов никогда и не было.
— Гадость, — поморщилась Эя. Она это часто повторяла. Маати улыбнулся во весь рот.
Еще пол-ладони он рассказывал ей о неудачных пленениях, о том, какой ценой расплачивались поэты прошлого за то, что отважились на величайшую в мире уловку и потерпели поражение. Эя слушала и уверенно выносила собственный приговор. Уничтожив последние лепешки, они позвали служанку, чтобы та убрала посуду.
Когда Эя ушла, между кромкой низких туч и горными пиками на западе показалось солнце. Ослепительное золото на долгое мгновение затопило город, а затем улицы медленно погрузились в сумерки. Оставшись один, Маати постарался уверить себя, что ему темно потому, что еще недавно светило солнце, а вовсе не потому, что его покинул маленький друг.
Он до сих пор помнил, как в первый раз увидел Эю у матери на руках — удивительную, крошечную, беспомощную. Сам он в то время попал в большую немилость у дая-кво и был сослан в Мати за излишнее увлечение придворными интригами. Поэты служили хайему, оставаясь подданными дая-кво, а тот никогда не принимал участия в драмах братоубийства, которые век за веком разыгрывались в семьях правителей. Хаи поддерживали дая-кво и его селение, посылали лишних сыновей в школу, где они могли удостоиться бурой мантии, и правили городами, чьи названия принимали вместо имени. Хай Мати, хай Ялакета, хай Тан-Садара. Все они были другими людьми, пока их отцы оставались в живых и еще находили силы, чтобы удерживать власть. Всем им пришлось убить своих братьев в борьбе за престол. Всем, кроме Оты.
Оты, единственного исключения.
Кто-то царапнул по двери. Пыхтя, Маати поднялся из кресла и пошел открывать. Уже почти стемнело. В сумраке брызгами рассыпались пылающие точки факелов. До Маати донеслись музыка и смех: в одной из беседок неподалеку от библиотеки пировали молодые утхайемцы. Они радовались приходу весны, и дождь, холод или тоска им были нипочем. Сначала на пороге появились две знакомые фигуры. Семай, поэт Мати, держал в каждой руке по бутылке вина. За спиной у него возвышался могучий, нечеловечески спокойный андат, Размягченный Камень. Его широкий подбородок поднялся и опустился в приветственном кивке. Третьего гостя Маати не знал, но ожидал увидеть. Это был стройный молодой мужчина в такой же коричневой мантии, как у Семая и Маати. Атай Вауудун, посланник дая-кво.