Циндр-Кораксок занимала кресло с высокой спинкой в дальнем конце стола. Она поднялась с места и широко развела руки:
— Вы просили гостеприимства Борагула, и мы его вам оказываем. Вот лучшее, что мы можем предложить.
К каждому из нас был приставлен персональный слуга. Моя служанка взяла меня за руку и отвела на предназначенное мне место за столом. Когда я уселся, то колени мои поднялись выше бедер, поскольку стул был рассчитан на урЗрети. Это было смешное зрелище, так что я просто отодвинул стул и сел на пол.
Королева Борагула холодно взглянула на меня и что-то буркнула на непонятном языке.
Фариа-Це, сидевшая по правую руку от нее, наклонилась вперед:
— Не считайте это неуважением, моя королева, но наши мужчины принесли клятву, что они не будут садиться нигде, за исключением седла, пока не завершат свою миссию.
Королева кивнула, и все остальные наши мужчины тоже отодвинули свои стулья, только Сит и Винфеллис остались сидеть на скамье вдвоем. Чуть придвинувшись к столу, они подвернули под себя ноги и оказались чуть ли не на коленях. Други промямлил что-то насчет каменного пола, откуда холод просачивается в его старые кости.
Бренсис взглянул на него и фыркнул:
— Ты вспомни, где мы только ни побывали, друг мой. Тут скорее кости просочатся в камень, чем наоборот.
Эта шутка понравилась даже королеве, так что она посмеялась, потом хлопнула в ладоши, и пошел пир. Еда была тут не самым странным, больше всего нас Удивляли слуги, которые изменяли свои конечности, превращая их в нужную посуду. Моя служанка сделала из ладони правой руки черпак, чтобы подать мне суп. Потом превратила ее в щипцы, подавая мне мясо. Я заметил, что она следила за тем, как я ел, голодным взглядом. Я догадался, что урЗрети здесь не очень-то наедаются и поэтому застревают при переходе из одной формы в другую, так что я все время оставлял что-то на тарелке, чтобы она доела попозже.
Как ни причудливы были обстановка обеда и слуги, но сама еда была очень хорошей и очень острой. В качестве супа подали жидкий мясной бульон с грибами, какими-то овощами, сверху плавало что-то непонятное, я не хотел задумываться, что это такое; однако суп был очень питательный и такой горячий, что у меня губы обожгло. Оставить даже небольшое его количество служанке оказалось труднее, чем я себе представлял.
Остальные блюда были в основном приготовлены под разными вариантами коричневого соуса, и я, честно сказать, был рад, что не знаю, что за кости попались мне с мясом. Вкус был экзотический и вовсе не плохой, но я был уверен, что это не цыпленок, не свинина, не говядина и даже не баранина. Но, что бы это ни было, оно было вкуснее сушеной говядины, так что я сожрал все.
Вино оказалось на удивление хорошим. Я никогда не умел так, как Ли, угадывать сорт и выдержку по одному запаху, но оно мне очень понравилось. Темное вино было должной крепости и имело привкус ягод. Его явно не выдерживали в бочонках десять веков, значит, или у урЗрети Борагула есть виноградники на высокогорных лугах, или же они ведут ограниченную торговлю с народами, проживающими вне гор.
Главное блюдо пира внесли позже, после супа и нескольких закусок. Наверное, оно понравилось бы гурманам, хотя его так сервировали, что его происхождение не оставалось тайной. Главный зверь лежал на блюде, как он лежал бы перед очагом. В него было запечено меньшее животное, а в него — еще меньшее, так что мы не удивились бы, обнаружив в желудке самого меньшего еще что-то, как будто проглоченное целиком. Но весь ужас был в том, что перед нами была собака, фаршированная кошкой, а та — крысой, причем все было так восхитительно приправлено, что у меня слюнки потекли, хоть я и хотел отвернуться от стола. Королева взглянула на меня:
— Как я понимаю, ты, Таррант Хокинс, тут самый младший. Значит, тебе принадлежит честь выбрать первый кусок.
Я кашлянул и прикрыл рот рукой, чтобы скрыть изумление. Посмотрел на Фариа-Це, но она только кивнула мне без лишних слов. Я почувствовал, что мысли у меня путаются. Я до сих пор никогда не ел собак и не мог представить себе собаку в качестве пищи. А что считать самым лакомым куском? Я же не мясник, это он знает, что считается лучшим куском у животного. Я не знал, что выбрать, но знал, что уклоняться от выбора нельзя; у меня в памяти промелькнули все собаки, которых я ласкал в жизни, но от этого легче не стало. Я ощущал голову каждой под моей рукой, видел, как они преданно смотрят на меня снизу вверх. Я растерялся.
Фариа-Це опять кивнула мне, заставляя принять решение.
— Королева Циндр-Кораксок, у нас в Ориозе только один кусочек сочли бы самым вкусным. — Я указал на череп собаки. — Маленький срез мышцы с верхушки черепа. Я возьму кусочек слева, а правый пусть достанется кому-нибудь другому.
— Прекрасный выбор, — расплылась в улыбке королева.
— Спасибо. — Я поклонился ей. Она постучала пальцем по столу:
— А теперь объясните мне, почему этот кусочек считается самым лучшим.
У меня свело челюсти, я старался скрыть свое изумление и оцепенение. Один раз удалось выкрутиться, а теперь что делать?
Я посмотрел на нее и успокоился: на меня нашло вдохновение.
— Это лучший кусочек, потому что это у собаки жевательный мускул, и мы должны его прожевать. Это единственный мускул, который функционирует у нас так же, как у собаки.
Королева захлопала в ладоши:
— Ну просто великолепно! А теперь все будем смаковать наше главное блюдо.
Мы все отъели от него, но понемногу. Меня поразило, что тут едят собак, кошек и крыс, в то время как темериксы у них — домашние животные. Представляю, как странно было бы услышать борагульским урЗрети, что я ел темерикса, и можете вполне мне поверить, что темерикс хоть и дичь, но не в пример вкуснее собаки.
Когда с главным блюдом было покончено, нам подали сладкое вино и пирожные с ягодами и орехами. Десерт вытеснил последние ощущения вкуса собачьего мяса, и я даже ничего не оставил для служанки. Вино расслабило нас и развязало языки. Мы расхвастались о наших приключениях, королева хлопала глазами, слушая о наших подвигах и о том, как издалека мы пришли.
В вечном сумраке, царящем в Борагуле, мы потеряли всякое представление о времени. Но уже скоро смех стал перемежаться зевками, и мы поняли, что пора на покой. Поблагодарив хозяйку, мы вслед за Фариа-Це вернулись в свои комнаты, и, кроме Друга, желавшего побродить, пока содержимое желудка не утрамбуется, все остальные улеглись спать.
В ту ночь мы с Сит были близки; отчасти наш пыл объяснялся выпитым вином, а отчасти — колдовством урЗрети, которое было применено к этим помещениям для удобства урЗретских дам, желавших продолжать род. В ту ночь все у нас происходило не спеша, ласково и с большой теплотой. Нам некуда было спешить, у нас не было ощущения, что надо преодолевать страх смерти или судьбу, просто нам обоим выпал шанс разделить радость побыть друг с другом.
Я проснулся, считая, что уже утро, определить это было невозможно. Я натянул одежду и вышел в главную комнату, наши уже поднимались и протирали глаза, в которые словно насыпали песка. Никто не страдал от похмелья, и это было хорошо, но все соглашались, что собак мы наелись на всю жизнь.
Бренсис оглядел всех и нахмурился:
— Хокинс, Други не видел?
— Нет, — покачал я головой, — а он что, не пришел в комнату?
— У него постель расстелена, но он это сделал еще до ужина.