А вышло иначе.
Юрий вздрогнул и очнулся в кромешной тьме. Утер липкий пот со лба. Ему приснилось что-то жуткое. Но что именно — вспомнить не удалось.
Он заворочался и сообразил, что одетый лежит поверх неразобранной постели. Укрытый стопкой недочитанных газет.
Мать вашу… Так прямо и отрубился?
Голова была тяжелая. Юрий потер болезненно пульсировавший висок.
«Твари, наверняка что-то добавили в еду или чай!»
Он прислушался. Царила абсолютная тишина.
Осторожно убрал газеты на пол. Привстал — очень аккуратно, чтобы не скрипнули пружины.
Юрий помнил обстановку своей камеры. Вслепую обогнул тумбочку и прокрался вдоль стены. Нащупал дверной косяк и затаил дыхание.
Из большой комнаты по-прежнему не доносилось ни звука. Раньше сквозь крохотные щели пробивался электрический свет. Но теперь там тоже царила кромешная тьма.
«Вырубился автономный генератор?»
Скорее всего…
Юрий облизал губы. Это шанс…
Выждал минуту. За дверью ничего не менялось. И тогда ударом ноги он опрокинул тумбочку.
Грохот был порядочный. Теперь тибетцы просто обязаны заглянуть к арестанту. Юрий застыл у косяка, вслушиваясь. Сейчас он различит их шаги. Не все монахи обладают способностями «генерала». Темнота может уравнять силы…
Время тянулось. Ничего не происходило. Из большой комнаты не долетало ни звука.
«Что, оглохли, твари?!»
В сердцах Юрий ударил по двери ногой. И та почти бесшумно распахнулась.
«Ого!»
Это было настолько неожиданно, что он оцепенел. В висках гулко барабанило. А он ждал — сам не зная чего.
Иррационально, глупо. И все-таки он медлил. Почти как там, в подъезде, — острое чувство, будто впереди ловушка.
«Нервы… — Юрий утер пот рукавом кителя. — Идиотизм!»
Он и так в ловушке. В руках у врагов. И если те допустили оплошность — почему бы и нет? — он этим воспользуется.
Напряженный как струна и тихий словно кошка, Юрий двинулся в темноту. Шаг, другой…
Он уже — посреди большой комнаты. Теперь можно различить, что тьма вовсе не абсолютная. В дальнем конце подвала сквозь щель у двери пробивается свет.
Там что, тоже не заперто? После череды неудач ему опять везет.
Осторожно ступая, он пересек комнату. Никто его не остановил.
«И где же проклятые тибетцы? Все разбежались? Как крысы… Хваленые сверхчеловеки…»
Он коснулся двери, нащупал ручку и осторожно дернул. Та не поддалась.
Юрий мрачно усмехнулся. Теперь, после всего, его не остановит какой-то хлипкий замок. Это ведь не стальная дверь — обычная филенчатая… К тому же не слишком прочная.
Удар ногой. Еще удар — крепким кованым сапогом. Треск дерева. Навалиться плечом… Вот так!
Выламывая куски двери, Юрий рванулся к свету.
И зажмурился, ослепленный.
Что-то сдавило грудь, будто воздух превратился в свинец. Юрий захрипел, дернулся изо всех сил и упал.
Нет, не на каменную лестницу.
На что-то мягкое…
Он открыл глаза и понял, что лежит на траве. Это было удивительно — откуда трава в подвале?
Юрий приподнял голову и растерянно моргнул. Опять зажмурился.
Это не могло быть правдой.
Обхватив виски ладонями, он сел. Но галлюцинация не проходила. Тогда, дотянувшись до ближайшей березки, он медленно поднялся. Пошатываясь, обвел пейзаж безумным взглядом.
Юрий слишком хорошо знал это место. И это было хуже всего. Теперь ясно — он сошел с ума. От химических препаратов, от гипноза — какая разница…
Ветерок шевелил его волосы. Красное солнце рождалось из-за горизонта. Все казалось настоящим — даже запахи травы и цветущих деревьев.
Юрий рассматривал очертания улиц. И не верил.
«Нельзя верить… Надо бороться…»
Биться головой о невидимые стены подвала, царапать ладони о шершавые ступени — они же где-то рядом? Чтобы через вспышки боли вывалиться назад в реальность…
Вместо этого он опять опустился на траву. Сел, привалившись к березе. И долго глядел вдаль — на залитые багрянцем крыши и аллеи. Окна без бумажных крестов на стеклах. Небо без аэростатов заграждения. Чистые улицы, откуда давно убрали противотанковые «ежи»…
С Воробьевых гор вся Москва — как на ладони. Он не видел ее четыре года…
Что есть реальность? Может, это берлинский подвал ему пригрезился? Чужой умирающий город… Едкая гарь и трупы гражданских на улицах.
Юрий закрыл глаза.
Где-то рядом чирикали воробьи. Было удивительно хорошо и спокойно. Не хотелось думать, как он тут оказался…
Сначала отдыхать на траве — набираясь сил, отгоняя темное берлинское наваждение. Дальше… звонить начальству. За ним пришлют машину. А может… он и сам доберется? И еще кой-куда успеет.
Бегом к остановке, вскочить в троллейбус… Тут ведь совсем недалеко по московским меркам. Мичуринский проспект, дом номер тридцать шесть. Ждут его там? Или давно забыли, пролистнули, как страницу в памяти…
Он не забыл.
Иногда память — это все, что у нас есть…
Шадрин вздрогнул и открыл глаза. Новый звук выделялся среди идиллической безмятежности… Юрий медленно встал с травы.
Нет, не почудилось. Несколько человек в штатском уверенно двигались в его сторону.
«Так быстро? Откуда они узнали?..»
Он растерянно оглянулся. Вторая группа уже отрезала пути отхода…
Но ведь он и не собирался бежать! Они что, считают его врагом?
Мгновенья тянулись, как резиновые…
В группе захвата не было знакомых лиц. Юрий вяло усмехнулся, помахал рукой. И только сейчас вспомнил, какой на нем мундир.
Нарукавный эсэсовский орел блестел под московским солнцем, как серебряное клеймо.
Шадрин содрал с себя китель и бросил под ноги.
Только, кажется, тем, в штатском, было все равно.
ГЛАВА 4
Два дюжих парня взяли его под руки — аккуратно и крепко. Невысокий мужчина в легкой парусиновой шляпе показал красные «корочки»:
— Я — полковник Марченко.
— Лейтенант Шадрин.
— Добро пожаловать домой!
— Спасибо, — выдавил Юрий.
— Как себя чувствуешь?
— Нормально.
Он ждал еще вопросов. Но их не было. Скорее всего их зададут в другом месте…
— Извини, придется тебя обыскать. — Марченко улыбнулся. Только зрачки оставались холодными.
В карманах Шадрина было пусто — не считая носового платка, который ему вернули.
«Амулет!» — вспыхнула и обожгла мысль. Юрий вспомнил слова о почтальоне. Не зря же его зашвырнули прямиком в Москву!
Только как им объяснить?
Пока он терзался сомнениями, один из штатских зачем-то пощупал его пульс и осмотрел зрачки.
— Теперь проедем туда, где можно спокойно говорить, — сказал полковник.
Автомобиль ждал метрах в пятидесяти.
— Стойте! — выпалил Юрий. — Я… я должен был передать… Одну вещь. Наверное, она выпала… Надо поискать там, в траве!
Марченко ласково прищурил бесцветные глаза:
— Все, что надо, мы уже нашли.
Юрия усадили на заднее сиденье — между крепких, косая сажень в плечах, парней. Обе машины плавно двинулись в сторону Комсомольского проспекта.
Шадрина везли во второй. Полковник сидел рядом с водителем и внимательно смотрел вперед — так, будто они не столицей ехали, а по вражеской территории.
«Глупость, — лихорадочно думал Юрий. — Какое-то дикое недоразумение…»
Он провалил задание. Но ведь он не враг!
— Вы должны связаться с Ивановым… с майором Ивановым — он меня вел. Он знает подробности…
— Да, конечно, — сухо отозвался Марченко. — Расслабься. Ты все сделал правильно. Никто тебя не обвиняет.
Странно. Интонации полковника были совершенно миролюбивые, но Юрий ощутил что-то вроде ледяного озноба. Как в страшном сне, когда абсолютно не значащие детали заставляют сердце бешено колотиться…
Вдруг нахлынула беспощадная ясность: это апрельское утро — последнее в его жизни.