Над баррикадой возделся лес пик, а вместе с ним, медленно, будто прорастая, начали подниматься черные головы солдат Рендора. Пики били в Алых, Алые рубили их, хватали, тыкали остриями мечей и шпаг в сочленения доспехов, в смотровые щели. Наконец пришло время хоггов: удары импровизированных кистеней замедлили атакующую волну, а затем — я не поверил глазам — заставили ее податься назад. Хогги истово колотили гасилами по шлемам гвардейцев, при этом — в силу малого роста и верткости — были куда более сложными мишенями, хотя на баррикаде, состоящей из мебели и разного хлама, вертеться и уклоняться от оружия было затруднительно. Многоголосый ор и дикий лязг от ударов стоял над улицей и поднимался к круглому улыбчивому полуденному солнцу. Хогги сбили первую волну, потеряв около двадцати человек (я называю их «людьми», и пусть так и будет впредь). Сколько потеряли гвардейцы Рендора — я не знал. Улицу, занятую вражеской колонной, медленно заволакивал дым, он колыхался полупрозрачными волнами и густел. И это было прекрасно. Я надеялся, что эти сволочи вскорости начнут задыхаться.
Как там дела у Шутейника, а?
Где Амара?
Где пушки?
Вместе с дымом из окна и дверного проема начали вырываться багровые сполохи. Хорошо, отлично! Я услышал, как гвардейцы Рендора начали кашлять.
— Хо-о-о-о! — разнеслось над головами черных. Затем кто-то басом проорал несколько слов команды, состоявшей, в основном, из матерных слов. Внизу послышался лязг, пики поднялись над вражеской шеренгой синхронно, и начали быстро отдаляться, взбаламучивая дымное море. Гвардейцы Рендора все-таки решили перегруппироваться.
С переднего края пробился дядюшка Рейл. Острие пики навсегда изуродовало его лицо, прочертив глубокую рытвину по левой щеке от самого подбородка до скулы. Посредине рытвины зияла дырка, куда при мне старый хогг задумчиво просунул кончик языка. Затем он сплюнул кровавой струей, присел на торчащий краешек стола, и сказал досадливо:
— Это ерунда. Жрать меньше буду. А вот они, — он кивнул себе за спину, — сейчас снова полезут, это… ваше того… величество.
Какой-то хогг сноровисто перевязал ему щеку, и, едва он успел сделать над головой кокетливые рожки узла, как закованные в черную сталь мастодонты полезли снова. Теперь это были прикрытые щитами мечники, и нам пришлось туго. Черные не ослабляли натиск, они тупо перли на нас, и в этом их упорстве крылось какое-то безумие. Баррикада шаталась, проседала, скрипела как старуха. Хогги начали падать один за другим, поскольку против щита гасило — не лучший вариант оружия. Алые рубились яростно, но черные перли и перли, и доспехи их были намного крепче. Наконец, оба моих телохранителя вступили в бой, а за ними и я рискнул попытать счастья. Я был уже учен и знал, что в такой схватке нет места благородству. Ты помогаешь товарищу добивать противника, если есть возможность. Если надо — бьешь в спину, в бок — бьешь куда угодно, чтобы только прикончить врага. Но в спину бить не пришлось. Передо мной возник гвардеец, яростно рубившийся с Алым. На его мече замерзли кровавые капли. Я рискнул дотянуться шпагой до черного решетчатого забрала, ударил, всадил клинок изо всех сил, как и полагается дураку. Тут же сбоку ко мне двинулся другой гвардеец, и я отступил, выпустив рукоять, лишь бы меня не накололи на меч. Вот болван так болван! Алый, которому я помог, вынужден был вступить в схватку, защищая идиота императора, и его тут же убили, ибо к гвардейцу подоспела помощь.
Я сделал еще шаг назад по шаткому, затем оступился, голубое небо опрокинулось, и я начал падать.
— Милый господин!
Ладонь Амары остановила мое падение.
— Нужно уходить, здесь все кончено! — прошептала она на ухо. — Ты меня слышишь? Командуй отступление, здесь все кончено! Да командуй же, не спи!
Она прикусила мочку моего уха.
— Отступаем! — крикнул я изо всех сил.
И мы начали пятиться, уходя, отползая вместе с остатками хоггов и Алых.
Спустя три минуты баррикада была целиком в руках врагов, и они, уподобившись муравьям, принялись растаскивать ее, дабы освободить место задыхающейся колонне. Дым взвивал над баррикадой белые султаны. Судя по всему, пожар на улице Вшивой набирал обороты. Эх, еще бы минут десять… Жестоко звучит, но я бы предпочел, чтобы колонна гвардейцев задохнулась в дыму.
Мы отступили к площади и начали перегруппировываться. Из сотни защитников баррикады полегло больше половины. Количества убитых со стороны Рендора я, конечно, не знал.