Маленький шанс, но все же шанс.
Двигаясь то ползком, то полуприседом, я добрался до делянки с эльфийским листом и двинулся дальше. Глупый у меня был план. Круг смыкался. Я слышал шаги, негромкие голоса… все ближе и ближе. Парк заполнился дэйрдринами под завязку. Даже просто подойти к стене не представлялось возможным. Господина императора обложили и смыкали круг поисков…
Что же делать?
Конец мне, похоже…
Я выбрался к колодцу и выглянул сквозь прогал в кустарниках. Пять трупов в зеленом — стража Таленка. Шестой труп — сам Таленк. Так и лежит со стрелой меж лопаток. Ни одного мертвого дэйрдрина. Стена голая, без веревок, разве что изумрудный плющ там и тут, но за него не уцепишься, а подпрыгнуть на полтора метра, чтобы уцепиться за край стены я не смогу.
За спиной послышались голоса.
Все ближе и ближе.
Конец.
Повинуясь безотчетному импульсу, я кинулся к колодцу и, сдвинув крышку еще больше, перевалился через край, рухнул в бездну…
Эльфийская тоска упруго спружинила, я скорчился на дне бассейна среди белесых толстых побегов…
— Язва-голод! — услышал. — Он ведь должен быть здесь! Дориана придушил и пополз сюда! Явный след!
— Язва-голод, найдем! — ответил другой голос. — В колодце глядели?
— Уже…
— Глядите снова!
Над головой зашаркали шаги. Я уставился в неровный круг неба, частично загороженный железной крышкой.
Вот и все, господин архканцлер и двухсуточный император, конец тебе… На фоне неба образовались две черные тени с белыми пятнами лиц…
Эльфийская тоска раздалась, и я провалился в ее утробу, в могилу, воняющую сырой землей и плесенью. С тихим шелестом червезмеи сомкнулись над моей головой.
— Медленно действуешь… — сказал мертвый голос внутри моей головы.
— Как могу, — ответил я. — Как могу! Я уже почти…
Побег тоски вдруг сомкнулся вокруг моей шеи и начал давить.
— Медленно действуешь… — снова сказал мертвый голос без всякого выражения. — Медленно и глупо. Привези в наш лес эльфа…
Речь мертвого разума вдруг расслоилась на тысячу голосов — как тогда, в Лесу Костей.
— Привези…
— В наш…
— Лес…
— ЭЛЬФА!!!
Последний вскрик прозвучал ужасным болезненным набатом.
Я не мог дышать. Не мог промолвить и слова.
— Ты приведешь к нам эльфа как можно быстрей… можно быстрей… можно быстрей! — взвыл мертворазум.
— Нет времени!
— Нет времени!
— Нет!
— У нас!
— ВРЕМЕНИ! — в безумной тоске выли голоса.
Я хрипел и даже мысленно не мог произнести ни слова. Шейные позвонки хрустели. Червезмеи шевелились во тьме, я ощущал их мерзкие ледяные касания… ощущал плечами, руками, бедрами… Меня одновременно тошнило от омерзения, морозило и бросало в жар.
Сколько там живет повешенный, которому петля сдавила магистральные артерии?
— Хочешь стать одним из нас-с? — вкрадчиво спросил многоголосый хор, очевидно, сдерживающий ярость. — Хочешь?
Петля еще туже перевила шею. Я умирал.
— Хочешь?
— Стать?
— НАМИ???
— Нет, нет, нет, не хочу-у-у! — взвыл, кажется, в голос, собрав остатки сил. Вспомнился вдруг страшнейший рассказ Харлана Эллисона «У меня нет рта, а я хочу кричать», где люди — их души — являются вечной виртуальной игрушкой сбрендившего искусственного разума, не способные даже покончить с собой. Если роевое сознание эльфов втянет меня в себя, это будет сродни такой вечной ловушке…
— Нет, пожалуйста, нет! Не-е-ет!
— Как скажешь, — произнес голос с сухой насмешкой и петля соскользнула с моей шеи. — У тебя очень мало времени. Запомни. В следующий раз ты станешь… нами…
— Станешь нами… — воскликнул многоголосый хор.
— Станешь нами!
— Станешь нами!
— Нами…
— Нами…
Червезмеи вытолкнули меня из могилы, хрипя, я распластался на их телах, снова увидев свет дня. Я дышал и не мог насытиться, и даже мерзкий могильный привкус воздуха не умалял наслаждения от дыхания.
Кажется, я пробыл в утробе эльфийского разума дольше, чем несколько минут, потому что световой круг изрядно потемнел. А еще я учуял запах гари. Замок Таленка, очевидно, горел.
— Не можем найти! — услышал голос наверху. Голос трепетал, дрожал, пресмыкался. — Язва-голод, он… провалился сквозь землю!
О, как же верно думал дэйрдрин!
— Это очень скверно, господа, — промолвил знакомый голос.
Голос посла Армада.
— Очень скверно, — промолвил посол Сакран.