Выбрать главу

задушено над их головой, дерево ярких лучей

потеряло в глубинах ямы свой воздушный ручей;

они восхотели; они увидели; они ужаснулись.

Эльбрус тонет в Золотом Роге:

стопы творения вспять ступают сквозь воды.

Тяжко одинокой галеры движение,

механика рук и вёсел немеет;

белеет холст заплатой на пурпурных парусах

в слабеющих руках мужей,

морской простор шумит в сердцах.

Рождённое в море сокровище Азии,

с гор Кавказа, сработано в Визáнтии,

злато земли рассыпали над морем,

мостили вокруг водоёма видений,

оно не мерцает, не светится боле.

На медную палубу горсти горячей золы

падают из незримых вулканов; грубые птицы

рыбу клюя, испуская любовные крики,

покрывают корабль, влекомый когда-то их крыльев порывом.

Светящееся в стоячей воде

безглавое тело бредёт в алых ризах,

вулканический пепел падает в лунном свете.

Безглавый образ как будто Царя

бредёт, непристойно скрыв руки под ризой,

алостью оскверняя отблеск хребтов Кавказских.

Его свита колышется рядом; щупальца небо метут,

тянутся, осьминожьи тела над водой воздымая;

двое из них поднимают ризу над телом,

спешащим по тонущей плоскости антиподовой Византии.

Воззрим, о сын человеческий, на сраженье деяний.

Фосфорерсцентно сияет отточенный пенис:

зачатки или остатки, исчезая и появляясь,

живут в покинутом средоточии разума,

уши, глаза, суматоха чувствительной мысли.

Он невнятный всегда по невнятному морю

за По-лу продвигается Император без головы,

осьминоги вокруг; и потеряны римские руки,

бытия инструменты потеряны по существу.

Тело единое оргáном пело;

деяния тождества поклонялись Господу;

цвело и звенело пение Византии.

О рамена, локти, запястья,

благословите Его, хвалите Его, величайте Его вó веки;

сочленения пальцев,

благословите Господа;

суставы колен и лодыжек,

благословите Господа;

бёдра и спины во множестве,

благословите Его, хвалите Его, величайте Его вó веки;

благословите Его на Кавказе, благословите Его в Латеране,

благословите Его в эмблемах Лондона-в-Логре;

если будут иные языки за Логром,

благословите Его, хвалите Его, величайте Его вó веки;

если будет сознание в толще подвижной воды,

или власть хоть какая-то на болотах за дальним По-лу,

хоть какая-то мера среди областей безголовых,

благословите Его, хвалите Его, величайте Его вó веки.

Талиесин в школе поэтов

В Камелот, подобный логрийскому Лондону,

Бард Талиесин вошел,

Оказались в школе поэтов распахнуты

Дверь Павла Святого и двери Артуровы,

И тень его пала на позолоченный,

На мозаичный пол.

Змея Пифона там, топью рожденного,

Сияющий Феб попирал,

И Лондон, и Рим, и дно океанское,

Весь мир он окутал дымкою солнечной.

И, движась, тень Талиесина тронула

Фебова лика овал.

От кожаных фолиантов и требников,

От виршей и сумрачных строк,

От рунами испещренных пергаментов,

Подняли взгляд рожденные песнями,

Надеясь, что стоящий над смертными

Им явит божественный слог.

Сердца их томились, мысли их путались

Средь юношеских скорбей.

И стихотворцам стихи опротивели...

Тогда Талиесин проследовал к кафедре,

И слышалось за оконной решеткою

Воркование голубей.

Под стать мотылькам, воспарила фантазия,

Феба объяв силуэт.

Бард молвил: "Нам счастье подчас улыбается

Заметить иль золото крылышек бабочки,

Иль танец клонимого ветром орешника,

Иль солнца на темени свет.

В кипенно-алую сферу всё вписано,

Расчет предугадан простой:

Вписано всё меж главою и стопами,

Между руками, разъятыми в линию,

И позвоночником уравновешено,

Чей совершенен устой.

Пусть опускаются ветви орешника,

Пусть будет торс оголен,

Поле окрасится благостной червленью,

Сердце же черствое станет тинктурою,

Но, лишь паря над пурпуровой лестницей,

Глубже проникнешь в бутон.

Лестница мощной короной увенчана,

Необорим Абсолют,

Всё движется по перемычкам сапфировым

К Сокровищу, ко Совмещенью, к Судилищу,