Хануман сделал паузу.
— Но я — только Светоч Пути Рингесса. У меня и в мыслях нет подсказывать лордам Ордена, что ответить этим послам, которые настаивают на слепом подчинении старым законам. Его глаза, устремленные на лорда Палла, переместились вправо, потом влево и дважды медленно мигнули. Тогда лорд Палл, повинуясь этим почти невидимым указаниям, сказал: — Было бы глупо делать вид, что Орден ничем не связан с Путем Рингесса. И если Орден прислушается к совету лорда Ханумана, в этом, на мой взгляд, не будет ничего неподобающего.
Бургос Харша открыл было рот, но, прежде чем он успел вымолвить слово, голос Ханумана прорезал воздух, будто серебряный нож:
— Мы живем в опасные времена, и опасность подстерегает нас на любом пути, который мы можем избрать. — Хануман склонил голову перед Бертрамом Джаспари и воином-поэтом, обмотанным витками блестящего волокна, а затем отдал такой же поклон Демоти Беде и, наконец, Данло. — Здесь перед нами находятся представители двух сил. Содружество требует, чтобы мы разобрали величайшее из наших сооружений и подчинились их закону. Ивиомилы требуют еще большего: они хотят править Цивилизованными Мирами, превратив нас в своих рабов. Да, таково их подлинное желание, и вы должны отдать себе в этом отчет. Но может ли сделаться рабом тот, кто почти уже стал богом? Я лично предпочел бы смерть подчинению чужой воле. Но даже если бы я — даже если бы мы все согласились стать рабами, нас бы это не спасло. Мы живем в опасные времена: я не устану повторять это. Боги ведут войну друг с другом, и сам Бог Эде, если верить Данло ви Соли Рингессу, пал на этой войне. Есть, кроме того, ивиомилы, уничтожающие звёзды своим моррашаром и угрожающие уничтожить нашу звезду. Как отнестись нам к подобной угрозе: с покорностью рабов или с величием богов? Я знаю, я видел: только став богами, обезопасим мы себя от богов. А также от ивиомилов, воинов-поэтов и прочих, убивающих всех, кто движется к божественному. Я понимаю, что это парадокс, но наиболее опасный путь есть также и самый безопасный. Нас миллионы миллионов; мы — золотая звездная пыль; разве под силу даже самым могущественным из богов помешать нам завоевать всю вселенную?
Сидящие в зале лорды отнюдь не желали становиться чьими-то рабами. Орден уже три тысячи лет был величайшей силой Цивилизованных Миров, и лорды привыкли верить в незыблемость своей власти, как богач верит, что его запасы еды и вина никогда не иссякнут. Но в этот критический момент истории они вдруг испугались, что могут потерять эту власть — и проиграть войну, угрожающую не только их жизни, но самому их миру.
— Что же нам делать с Содружеством? — спросил Бургос Харша. — И с ивиомилами? Ведь нельзя же ожидать, что они преисполнятся почтения к нашей мечте и тихо удалятся?
— Это верно, нельзя, — согласился Хануман. — Поэтому мы должны внушить им почтение иным способом.
— Каким, например?
— Мы будем охотиться на них, как талло на гладышей. Если даже Шиван ви Мави Саркисян равен в мастерстве Сальмалину, вечно бегать от лучших пилотов Ордена он не сможет.
— Ему и не надо бегать вечно. Чтобы уничтожить Звезду Невернеса, довольно одного раза.
— Я думал об этом. — Хануман прижал пальцы к вискам, и нейросхемы его шапочки вспыхнули миллионом пурпурных змеек — Вероятность того, что Шиван сумеет выйти к нашей звезде, пока ее будут охранять легкие корабли, близка к нулю. Значит, у ивиомилов есть какой-то другой стратегический план. Какой?
— Я историк, а не воин, — сказал Бургос Харша. — Откуда мне знать их планы?
— Я тоже не воин, — заметил Хануман, но Данло знал, что это не совсем так. Хануман с детства занимался боевыми искусствами, и война была для него столь же естественным делом, как охота для снежного барса. — Но я цефик — вернее, обучался цефике. Я смотрю на Бертрама Джаспари глазами цефика — и что же я вижу?
Бургос Харша и другие лорды тоже уставились на Бертрама, который прямо-таки излучал ненависть к Хануману.
— Что же вы видите, лорд Хануман? — спросила Коления Мор.
— Он выжидает, — сказал Хануман. — Коли флот Содружества нападет на нас здесь, близ Звезды Невернеса, мультиплекс будет сверкать огнями, как новогодний фейерверк. В этаком хаосе обнаружить выход единственного тяжелого корабля в реальное пространство будет почти невозможно.
Бертрам, услышав, как Хануман разоблачил его тайную стратегию, покрылся красными и синими пятнами. Он явно рассчитывал, что Орден уступит его требованиям, — иначе он никогда не рискнул бы явиться в Невернес. Теперь, когда его план провалился, он замкнулся в угрюмом молчании.
— Повторю еще раз: я не воин, — продолжал Хануман, — но сказанное мной предполагает, что мы должны атаковать Содружество до того, как оно атакует нас.
— Оставив Невернес и нашу звезду без всякой защиты? — осведомился Харша.
— О нет — разумеется, нет. Для ее защиты мы оставим пятьдесят легких кораблей. Еще двадцать пять будут охотиться за ивиомилами. Даже при этом условии кораблей у нас будет почти вдвое больше, чем у Содружества.
— Но что, если наш флот не обнаружит флот Содружества, пока тот не подойдет совсем близко к Невернесу?
Хануман помолчал, глядя в центр зала, где сидел Данло.
При свете из купола глаза Данло синели, как океан.
— Может быть, мы сумеем предугадать маршрут Содружества по звездным каналам, — сказал наконец он. — Мы попросим наших скраеров поискать их флот. В случае успеха мы нападем на врага внезапно и разобьем его.
Хануман перевел взгляд на лорда Палла, и их глаза вступили в безмолвный разговор. Данло почти не понимал этого тайного языка, но в холодном взгляде Ханумана читалась стальная воля. Лорд Палл, однако, сохранил еще остатки своей.
Данло угадывал это по миганию его розовых глаз. Оба цефика общались при помощи подрагивания пальцев и трепета век. Но и Данло, и Малаклипс, и Бертрам, и все остальные видели, что решающее слово в этом диалоге принадлежит воле двух этих сильных людей. Поединок закончился победой Ханумана. Старческие плечи лорда Палла затряслись от бессильного гнева, и он, пустив в ход заржавевшие голосовые связки, проскрипел: