В другие дни, когда на него накатывало что-то похожее, от подступающей паники удавалось отгородиться, думая о жене.
Сейчас, попытавшись воспользоваться этим приемом, Лайонел увидел лишь летящую от него прочь женскую фигуру; он боялся ее и все-таки не хотел отпускать. Уже вставляя ключ в замок, Лайонел поймал себя на том, что к обычному хороводу пугающих возможностей добавилась мысль о сыне. Невольно пытаясь угадать, какой новый ужас ожидает за дверью, изобразив на лице отчаянную решимость, Лайонел вошел в собственный дом.
Обычный обмен приветствиями не очень-то помог.
Улыбаясь Барбаре, Лайонел подумал о том, что любовник, наверное, только что сбежал. Рассеянно наблюдая за Адрианом, увлеченно выискивавшем в вечерней газете картинки с поездами, он неожиданно отловил еще одну дикую мысль, достойную самого страшного рассказа, но уж никак не настоящей жизни! - что перед ним сорокалетний мужчина в обличье четырехлетнего ребенка. Вундеркинд? Нет, просто монстр, затаившийся до поры. Ужиная в одиночестве (Барбара укладывала Адриана), он не мог отогнать лавину исторических и литературных примеров, в которых ничего не ведавшую жертву осторожно травили под уютным домашним кровом.
И не только это! Не в том дело, что могут подсыпать яду, а в том, не ядовита ли вообще вся еда на свете. А что? Фрукты, например... Вполне возможно. Чем больше их ешь, тем сильней отравление, да и вообще, разве воздух, испорченный озлоблением мира, не может отравить?
От этих грез его отвлекла Барбара. Уложив Адриана, она вернулась и взялась за вечернюю газету. Лайонел знал, что первую полосу занимает дневное происшествие, но почему-то не мог заговорить об этом сам и ждал, пока рассеянный взгляд жены отыщет репортаж. Однако Барбара переворачивала газетные листы, мельком отмечая заголовки, пробегая колонки, задерживалась на статьях, которые ему и в голову бы не пришло читать, выискивая среди человеческой дурости что-то интересное только для нее, и в конце концов уронила газету на ручку кресла и взялась за сигарету.
- Ты знаешь, Адриан сегодня рисовал вполне приличные буквы, - сказала она. - Такое симпатичное "К" изобразил...
Вот вам и пожалуйста, в отчаянии подумал Лайонел, ну почему мир такой злой? Она что, читать не умеет? Неужели ему придется говорить самому, заново воскрешая этот ужасный день?
- Ты прочитала, - спросил он, - что там у нас стряслось?
- Нет, - удивленно ответила жена. - Милый, ты плохо выглядишь. Не заболел?
- Еще бы мне не выглядеть плохо, - поморщился Лайонел. - Да посмотри же ты заметку! - Он ткнул пальцем в газету.
- Где? - спросила жена, снова беря в руки "Стар". - О, "Убийство в издательстве"! Надеюсь, это не у вас?.. Лайонел! Господи! В вашем издательстве! Где же именно?
- У меня в кабинете, - ответил Лайонел, думая о том, нет ли еще одного трупа под креслом. Нашлось же днем у него под столом мертвое тело, почему бы вечером не найтись другому? Просто его не видно. Ну а Барбара? Может, на самом деле она мертва, а в кресле напротив - проекция его воспоминаний о тысяче таких вечеров, когда она сидела там живая и здоровая. Чего только не бывает в этом жутком, не правильном мире!
Голос Барбары - а может, голос его галлюцинации? - пробился в сознание.
- Дорогой, это же ужасно! Почему ты мне сразу не сказал? Ты так перенервничал...
Отбросив газету, она метнулась к мужу и опустилась возле него на колени. Он схватил ее руку и почувствовал, как напряжение отпускает его. В конце концов, этот мир не так плох, если сумел породить Барбару. Адриан.., иногда он бывает несносен, зато вполне реален. Не могут в одном теле уживаться злой, мстительный, жестокий оборотень его воображения и непоседливый мальчишка с неуемным интересом к самым разным вещам. Даже бесам не под силу прикинуть ся нормальными детьми. Он прижал руку жены к щеке, и эта простая ласка вмиг погасила начинавшуюся истерику.
- Довольно противное дело, надо тебе сказать, - пробормотал он, потянувшись левой рукой за сигаретой.
2
Морнингтон не раз спорил с Лайонелом об истоках пессимизма. Сам он считал пессимистическое отношение к жизни следствием романтического, если не сентиментального взгляда на мир. Ироничный склад ума подсказывал Морнингтону, ужинавшему в одиночестве, что сегодняшнее его потрясение вызвано открытием: оказывается, люди могут убивать друг друга. "И убивают", - думал он. Когда тебе мешают, вполне естественно избавиться от помехи, даже если эта помеха - человек. Глупо, когда ты к этому не готов. Еще Де Куинси говорил, что некоторым людям на роду написано быть убитыми. Да, убить или быть убитым - вполне естественно. Так неужели это помешает мне передать отчет викарию?
Он поднялся, собрал бумаги для отчета о приходском бюджете и отправился в приход Св. Киприана, всего за квартал. Конечно, он ругал себя за то, что занимается таким делом, но как откажешь друзьям? А викарий входил в их число.
Морнингтон подозревал, что верой своей в немалой степени обязан раннему - лет в восемнадцать - общению с людьми, относившимися к религии весьма пренебрежительно; но именно из-за веры он пренебрежительно относился и к себе, и к другим, не презирая при этом остального мира, так что мог в споре или беседе оказаться и пессимистом, и оптимистом. На том они и сошлись со священником, пришедшим к тому же за долгие годы служения в разных приходах.
Они считали, что их связывает некая духовная близость.
Однако сегодня вечером Морнингтон застал у своего друга посетителя. За столом листал какую-то рукопись маленький кругленький священнослужитель. Викарий радушно встретил Морнингтона.
- Входите, входите, дорогой мой, - пригласил он. - Мы только что говорили о вас. Знакомьтесь: архидиакон <Архидиакон в англиканской церкви весьма высокий пост, не "дьякон", а священник, представитель епископа в округе. Со временем их становится все меньше, новых почти не назначают.> Кастра Парвулорум - мистер Морнингтон. Какой ужас у вас в издательстве! Вы как-то с этим связаны?
Архидиакон, поздоровавшись с Морнингтоном, снял очки и откинулся в кресле.
- Ужасно, - пробормотал он тоном, каким пользуются люди, не вполне уверенные, то ли хотят от них услышать. - Да, ужасно!
- Неприятно, конечно, - ответил Морнингтон, ощетинившись из-за двойного сочувствия. - Всех переполошили. В результате я не послал рекламу в "Библиофил", значит, она не появится в этом месяце. Вот это и впрямь ужасно. Терпеть не могу, когда убийства вмешиваются в мои планы. А это к тому же, и произошло-то не у меня.
- Вот как на это смотрят деловые люди, - покачал головой викарий. Кофе хотите? А этот бедняга... Выяснили, по крайней мере, кто он?
- Как бы не так! - с некоторым даже торжеством воскликнул Морнингтон. Всех улик у полиции - один труп. Не очень приятно с ним возиться, да и продержится недолго. Природа, знаете ли, свое возьмет. Меня куда больше беспокоит "Библиофил"...
- Ну будет вам! Не настолько же, - укорил его викарий. - Нельзя все-таки ставить на одну доску рекламу и убийство!
- А я думаю, мистер Морнингтон прав, - не согласился архидиакон. Нельзя позволять случаю, пусть даже из ряда вон выходящему, выбивать себя из колеи. Человек беспристрастный этого себе не позволит.
- Но это же убийство'. - запротестовал викарий.
- Какая разница? - пожал плечами архидиакон. - Человека убили, улитку раздавили, - принцип один. Скажите, мистер Морнингтон, а завтра посылать рекламу уже поздно?
- В том-то и дело, - ответил Морнингтон. - Впрочем, не хочу отвлекать вас своими служебными заботами.
- А мы и не отвлеклись, - мирно продолжал архидиакон. - До вашего прихода мы как раз говорили об издательских делах, - и он указал очками на рукопись перед собой. - Вы, наверное, догадываетесь...