- Петтисон? - хозяйка широко открыла глаза. - Вы что, арестовать его хотите? Понятия не имею, где он. Съехал месяц назад - А вы случайно не знаете, куда?
- В Канаду. Это он говорил. Такой забавный! Совсем не общительный, понимаете?.. Я ему отдала все старые номера, - она потрясла перед носом у инспектора "Кроссвордами и загадками", - так можете себе представить, он ни одного кроссворда не решил! И еще Библию испортил, мамину.
Слава богу, не ту, с которой я в церковь хожу. Всю исчеркал.
Вот так всегда - хочешь помочь человеку, а он вовсе того и не стоит.
- Да, конечно, но, может попробуете еще раз, поможете мне? - сказал инспектор. - Я хотел бы взглянуть на эту Библию. А вы уверены, что он уехал в Канаду?
- Не то чтобы уверена, - проговорила миссис Хипи, с тоской поглядывая на "Кроссворды", - это он так говорил.
А потом как-то утром попрощался и сказал, что пришлет открытку. Конечно, не прислал.
Дальнейшие расспросы почти ничего не дали. Миссис Хипи знала на удивление мало. Время от времени она сдавала две комнаты одиноким джентльменам, и Петтисон был ее последним постояльцем Он заметил объявление в окне, долго доказывал свою порядочность и кредитоспособность и выглядел при этом весьма обеспокоенным. О причинах его волнений хозяйка ничего не знала. Несколько раз она встречала его в церкви (Веслианской), но, кажется, успокоения он там не нашел, одолжил Библию и всю исчеркал. В конце концов, он собрал свой чемоданчик, сообщил, что отправляется в Канаду, и больше они не встречались.
С тех пор комнаты "приводили в порядок", ожидая приезда замужней сестры. Инспектор тщательно обследовал их одну за другой, но единственной добычей так и осталась та самая Библия. Ее-то инспектор и уволок в свое временно пустующее логово и подверг всестороннему исследованию.
Поначалу ему показалось, что заметки к делу не относятся. Они попадались часто - на форзацах, на полях, а то и прямо поверх текста, и содержали обрывки молитв, междометия, даже целые фразы. Иногда фразу, наспех записанную над строкой, переписывали на полях и подчеркивали; как правило, речь шла о милосердии Господнем. Часто повторялось исступленное "Верую! верую!", например, против стиха "Бог есть Любовь".
Правда, были тут и вопросительные знаки, причем фразу тоже подчеркивали, например, было жирно подчеркнуто: "Отойдите от меня, делающие беззаконие" и "тот, который есть скверна, в скверне и останется". Такого же внимания удостоилась фраза:
"Я предал его сатане". Слова и речения о непростительных грехах были обведены рамочкой, так же как "Он проявит жалость, к кому пожелает". Среди каракулей встречались и комментарии, написанные очень четко. Так, аккуратно выведенное "ложь" отмечало стих "Бог пребудет всем во всем", а напротив "Примиряющий мир в Себе" стояло четкое "Не правда!"
Оборот титульного листа и шмуцтитулы, разделяющие книги, заполняли более пространные рассуждения. Разобрать их было нелегко. Первое из них как бы открывало дискуссию о том, обещано ли нам спасение и завершалось словами: "Я проклят".
Видимо, речь шла об упражнениях религиозного маньяка, мало что дававших инспектору. Он ничуть не приблизился к ответу на вопрос, почему Петтисон (если это его труп лежал под столом в издательстве) дал себя убить. Вдруг в конце Второзакония инспектору бросилось в глаза слово "Грегори".
Только одно слово, но оно пробудило в душе Колхауна угасшую было надежду. Нет, подумал он, одно дело - прочитать имя человека, и совсем другое - доказать, что именно этот человек убил писавшего. Он продолжал перелистывать страницы.
В конце Книги Иова обнаружилась запись: "Он не даст мне уйти, но Иисус не даст увести меня". "Он" могло, в сущности, относиться и к Грегори, и к дьяволу, подумал инспектор. Что ж, если у Петтисона с дьяволом сложились особые отношения, еще не все потеряно.
Между двумя малыми пророками попались каракули:
"Я видел ее сегодня. Значит, дома ее нет", - и долго страницы оставались чистыми, пока, наконец, на обороте "Нового Завета Господа нашего Иисуса Христа" инспектор не наткнулся на целое послание.
"Я хочу все это записать. Я - Джеймс Монтгомери Петтисон. Мне сорок шесть лет, и я знаю, что дьявол скоро убьет меня. Я слишком долго служил ему против своего желания и теперь не могу от него избавиться. Когда я услышал проповедь мистера Макдермота, я почувствовал, как сердце мое открылось, Господь пришел ко мне и спас меня. Тогда я свидетельствовал о моем хозяине, ибо он - еще худший грешник, чем я, и понял: нет, от него мне не спастись, он слишком крепко меня держит, ведь я служил ему и дьяволу целых двадцать четыре года, с того самого момента, как он застукал меня на ограблении. Я подделывал для него документы, я видел, как он лжесвидетельствовал против безвинных и отправлял их в тюрьму. Так погибла женщина, которую я соблазнил.
Мне уже не освободиться. Он убьет меня; я вижу это по его глазам, по его лицу". Дальше следовали пылкие воззвания к Богу, а заканчивалась запись такими словами: "Это он посадил Луизу в тюрьму, чтобы помучить меня. Это все он". Намного ниже, рукой более спокойной, было приписано: "Я все равно вернусь к нему, и он меня убьет. Воля Божия".
До самого конца Библии больше ничего существенного не нашлось, но вот, на самой последней странице, в узорной рамочке, стояли слова, четкие и ясные: "М-р Грегори Персиммонс, Калли, Сев. Фардль, Хартфордшир".
Инспектор закрыл книгу и отправился на кухню готовить чай.
Глава 15
"Ныне же будешь со мною в раю"
Обычно по вечерам Лорд-Мэр-стрит окутывал туман.
Какие-то тошнотворные испарения делали воздух тусклым, а около трех лавок прохожие и в ясные дни замечали про себя, что не то вечереет слишком рано, не то туман понанесло с реки. Однако для Грегори Персиммонса, около девяти часов вечера быстро вошедшего в лавку Димитрия, все выглядело иначе. Аптека представлялась ему бастионом, вздымающимся над Лондоном, боевой башней на спине слона, знаком и пристанищем князя, властителя незримых воинств. Грегори толкнул ногой дверь, вошел и прикрыл ее за собой.
После уличных фонарей в лавке было темновато, только из задней комнаты пробивался свет. Впервые за все это время грека за прилавком не оказалось, но пока Грегори озирался, из-за перегородки послышался голос Манассии.
- Это вы, Грегори?
- Я, - откликнулся Персиммонс, зашел за прилавок и вошел в заднюю комнату. Она оказалась пустой и грязной. На столе у окна, прямо напротив двери, стоял Грааль. Его освещала лампочка без абажура, свисавшая с потолка на длинном проводе. Ни одной книги, ни одной картины, только три стула да высокий запертый шкаф, а на полу - ветхий ковер.
Димитрий сидел на стуле слева от стола, Манассия расхаживал по комнате Когда Грегори вошел, он приостановился и с беспокойством поглядел на него.
- А где мальчишка? - спросил он.
- Не сегодня, - ответил Персиммонс. - Так будет лучше. Не знаю, кто там у нас творит чудеса, но наша пациентка уже на ногах и хочет побыть с сыном. Пусть побудет до завтра, так мы договорились, а завтра после обеда мы с ним отправляемся в Лондон, поглядеть.., черт, забыл, на что мы собирались поглядеть. Неважно. Когда мы покинем Англию?
- Послезавтра, - сказал Манассия. - Я же завтра обещал навестить вашу больную. Но при таком обороте не знаю, стоит ли.
- Пошлете телеграмму: "Задерживаюсь, буду позже", - предложил Грегори. - Мы к этому времени доберемся до Харвича.
- А может, плюнуть на мальчишку, - мрачно предложил Манассия. - Лучше бы не связываться. В путешествии это обуза.
- С путешествием все в порядке, - отвечал Грегори. - Джесси тоже едет ну эта, которая за ним смотрит. Не беспокойтесь, дело чистое. Родни у нее нет, знать она ничего не знает, но с нами поедет. Эта маленькая сучка давно положила глаз на хозяина Калли, мистера Персиммонса. Она только и ждет, чтобы я ей свистнул, и поедет куда угодно.
Манассия кивнул, но не отступился.
- Но зачем нам тащить с собой мальчишку? - повторил он.
- Я обещал его на шабаше, - объяснил Грегори. - Не так уж часто подворачивается такая чистая жертва. Он ужасно ко мне привязался. Попробуем сделать из него владыку силы. Глупо упускать такой случай. А от Джесси, если не пригодится, нетрудно избавиться. Ну, а вы что решили? - ом подошел к столу. - Возьмем это с собой, или вы все еще хотите его уничтожить?