Архидиакон явился под вечер. В приветствиях, с которыми встретил его Морнингтон, далеко не все радушие было напускным. Клирик нравился ему, а вот рукописи - нет. Статьи о Лиге Наций сулили несколько часов нестерпимой скуки. Конечно, сам Морнингтон не обещал ничего, но перед тем, как направить рукопись на рецензию, ее надо хотя бы просмотреть, а Лига Наций занимала, без сомнения, почетное место в числе самых презренных для Морнингтона предметов. Такой наглый вызов аристократичности требовал, по мнению Морнингтона, немедленного установления авторитарной власти. Он хотел бы правления Платона или подобных ему и с тоской вспоминал суровый тон Платоновых "Законов". Однако, приветствуя архидиакона, Морнингтон ничем не проявил своих предпочтений и сел, чтобы потолковать о книге.
- Добрый вечер, добрый вечер, мистер.., э-э.., архидиакон! - Морнингтон вдруг вспомнил, что не знает его фамилии; впрочем, она должна стоять на титульном листе, надо бы срочно заглянуть туда. - Я ждал вас. Входите, присаживайтесь.
Архидиакон послушно сел в кресло, пристроил на столе сверток и с улыбкой произнес:
- Мистер Морнингтон, мне было бы совсем неловко, если бы я не знал, что это - ваша работа.
- Именно так и надо на это смотреть, - со смехом ответил Морнингтон, Просто, ясно, жестко. Если бы вы хоть немного смущались, я бы вас пожалел, а это не принято, когда речь идет о рукописи.
- Я всегда полагал, - заметил архидиакон, - что отношения издателя и автора - это род дуэли, такой, знаете, безличной, абстрактной дуэли. Никаких чувств.
- Да неужели? - прервал его Морнингтон. - Спросите у Персиммонса, спросите у наших авторов - нет этого.
- В самом деле? - немного неуверенно произнес архидиакон. - Как странно. - Он взглянул на рукопись, все еще не выпуская веревочки, которой был перевязан сверток. - Вы знаете, - задумчиво продолжал он, - вряд ли я сейчас что-то чувствую. Не так уж важно, опубликуете вы это, опубликует ли вообще кто-нибудь. А вот я должен попытаться, ведь я действительно считаю, что идеи тут здравые. Но этой скромной попыткой я и намерен ограничиться.
- Очень уж вы спокойно к этому относитесь, - улыбнулся Морнингтон. Почти все наши авторы полагают, что создали по крайней мере книгу века.
- Не поймите меня превратно, - сказал архидиакон. - Я тоже мог бы так думать - не думаю, но мог бы.
Моего поведения это не изменило бы. Никакие идеи не значат так много. В конце концов, даже Аристотель - только "ребенок, плачущий в ночи"...
- Что ж, так лучше для нас, - сказал Морнингтон. - Значит, вам все равно, примем мы рукопись или нет?
- Совершенно все равно, - заверил его архидиакон, отодвигая от себя рукопись. - Но если вы откажетесь, я, конечно, поинтересуюсь причинами.
- С вашей бесстрастностью, - разворачивая сверток, сказал Морнингтон, зачем вам причины? Какой страшный довод способен поколебать это небесное спокойствие?
Архидиакон неопределенно пошевелил пальцами в воздухе.
- Человек слаб, - честно признался он, - и я не последний среди грешников. Но, кроме того, я в руке Божией, поэтому не важно, какие глупости я говорю и насколько искренно. Видно, мистер Морнингтон, в вашем издательстве подобрались очень тщеславные авторы.
- Кстати, об авторах, - ввернул Морнингтон, - не хотите ли взглянуть? Это гранки, книжка вот-вот выйдет. - Он протянул архидиакону "Священные сосуды".
- Это хорошая книга, да? - серьезно спросил архидиакон, принимая листы.
- Не успел прочитать, - смутился редактор, - но здесь есть одна статья о Граале, может, вам интересно...
Пока архидиакон перебирал листы, Морнингтон бегло взглянул на первую страницу рукописи. Там значилось: "Христианство и Лига Наций. Юлиан Давенант, архидиакон Кастра Парвулорум". "Слава богу, теперь я хоть знаю, как его зовут", - подумал он.
Тем временем третья посетительница со своим маленьким спутником вошла в кабинет Лайонела Рекстоу. Барбара выбралась в центр поискать Адриану подарок ко дню рождения, благополучно его купила и теперь зашла в издательство к мужу, как они и договаривались. Собственно, разговор был .еще недели две-три назад, но теперь, после пятничных ужасов, Лайонел ждал жену с удвоенным нетерпением. Ему казалось, что ее присутствие очистит кабинет от грязного налета, остававшегося здесь, хотя он и сомневался, сможет ли Барбара это вынести. Однако то ли она не придавала убийству такого значения, то ли щадила мужа, но ей удалось просто и легко пообещать зайти. На протяжении первых нескольких минут настойчивый интерес Адриана к почтовому штемпелю оказался для Лайонела спасительным якорем в море фантазий, возникших в его сознании. Все было бы хорошо, вот только Барбара немного переигрывала. Она присела на рабочий стол с таким бесшабашным видом, что сразу стало понятно: она все помнит, оба они притворяются. Зато Адриан действительно ничего не знал и не помнил. Лайонел смотрел на сына и думал, что тело под столом показалось бы ему не столько гнусным, сколько скучным. В худшем случае оно помешало бы тут бегать, но никак не помешало бы чувствовать и думать. Вот чего так не хватало самому Лайонелу, его мятущейся мысли - основательности. Он мучительно размышлял, какой из теней, проносящейся через страдалище, именуемое миром, удалось бы придержать его мысль, и не находил ничего. Адриан же методично изучил сначала штемпель, потом корзину, затем перешел к скоросшивателю, а потом его привлек телефон. Чтобы показать сыну, как он действует, Лайонел решил позвонить Морнингтону, но тут в кабинет вошел Грегори Персиммонс.
- Прошу прощения, - произнес он, встав на пороге. - Извините, Рекстоу.
- Входите, сэр, - пригласил Лайонел. - Это моя жена.
- Да, с миссис Рекстоу мы уже встречались, - сказал Персиммонс, пожимая руку Барбаре, - а вот с молодым человеком я еще не знаком. - Он медленно двинулся к мальчику.
- Адриан, подойди, поздоровайся, - позвала Барбара.
Малыш послушно подошел. Персиммонс, присев на корточки, серьезно и сдержанно пожал Адриану руку и больше не сводил с него глаз. Разглядывая мальчика, он задумчиво произнес:
- Что за прелестный малыш!
- Немножко избалованный, - смутившись,: ответила Барбара. - Ужасный непоседа.
- Они все такие, - задумчиво отозвался Персиммонс. - Но они это искупают... Я всегда радовался, что у меня сын. Пока их воспитаешь, многому научишься.
- Боюсь, Адриан сам себя воспитывает, - пробормотала Барбара. - Но скоро мы начнем его учить.
- Да, - кивнул Персиммонс, все еще не сводя взгляда с мальчика. Ужасно, когда учишь их не тому. Однако приходится, хотя портить его жалко, уж очень он хорош. Вы замечали, что все дети хороши, а вот посмотришь на взрослых и думаешь, как же их испортили! - Он улыбнулся Барбаре. - Взгляните на своего мужа или на меня! А ведь и мы были детьми.
- Я бы не сказала, что Лайонела так уж сильно испортили, - тоже улыбнулась Барбара. - Да и вас, мистер Персиммонс.
Он слегка поклонился, покачал головой и обернулся к Лайонелу.
- Рекстоу, я только хотел сказать, что видел вчера сэра Джайлса. Он все беспокоился, успеете ли вы получить его открытку. Хотел что-то исправить в своей книге.
- Только что получил, - кивнул Лайонел, - и уже все исправил. Он снимает один абзац.
- Значит, открытка успела? - переспросил Персиммонс.
- Да, конечно, вот я исправил по гранкам, сегодня пойдет в типографию. - Он протянул последние листы.
Грегори Персиммонс взял корректуру, поблагодарил и задержался глазами на перечеркнутом красным тексте.
- Да, именно так, - пробормотал он. - Последний абзац на странице 218.
В кабинете напротив архидиакон отложил лист 217 и взял следующий. "Поэтому вполне возможно, - читал он, - принять во внимание это обстоятельство, а также предлагаемую схему, несомненно имеющую под собой некоторое основание, если учесть изложенные факты. В будущем новые факты могут уменьшить ее значение; однако до тех пор мы считаем, что она соответствует действительности. Отсюда следует, что до этого момента путь гипотетического Грааля вполне прослеживается, и мы вправе сказать, что сейчас он находится в приходской церкви, в Фардле".
- Господи! - воскликнул архидиакон.