С самого начала немецкое руководство было убеждено, что советское правительство узнает о тотальном характере поставленных Германией целей и примет меры для ведения борьбы, решающей судьбы государств. При этом оно полагало, что для защиты политической системы советские руководители мобилизуют все национальные силы. Однако данному весьма справедливому ожиданию противопоставлялось убеждение в том, что психологические последствия немецких военных успехов в зародыше задушат у народа любую волю к сопротивлению. Поэтому командованию войсками предписывалось немедленно принимать самые жесткие меры для предотвращения любого проявления гражданского неповиновения.
Тем не менее, несмотря на предусмотренные на такой случай директивы, дальнейший ход событий показал, что решение этого вопроса непосредственно возлагалось на усмотрение соответствующих командующих и командиров. Это прямо свидетельствовало о том, насколько мало принималась в расчет вероятность возникновения с этой стороны серьезной и длительной угрозы для успешного ведения войны.
В основу способов ведения войны немецкими войсками были положены предписанные формы, изложенные в выпущенном 1 августа 1939 года «Руководстве Генеральному штабу в войне». Это руководство подчеркнуто ссылалось на необходимость соблюдения норм, вытекавших из положений гаагской Конвенции о законах и обычаях сухопутной войны от 18 октября 1907 года, которые преследовали цель облегчения по возможности народных страданий в случае возникновения войны между культурными народами и обязывали воюющие стороны соблюдать общепринятые народные обычаи. Кроме того, «Руководство Генеральному штабу в войне» излагало народно-правовые вопросы и отношения, а в военном уставе 231 содержались тексты наиболее важных международных соглашений по правилам ведения войны: гаагской Конвенции о законах и обычаях сухопутной войны от 18 октября 1907 года и женевской Конвенции об обращении с военнопленными от 27 июля 1929 года. В частности, в них содержалось такое положение преамбулы Гаагской конвенции: «Впредь до того времени, когда представится возможность издать более полный свод законов войны, Высокие Договаривающиеся Стороны считают уместным засвидетельствовать, что в случаях, не предусмотренных принятыми ими постановлениями, население и воюющие остаются под охраною и действием начал международного права, поскольку они вытекают из установившихся между образованными народами обычаев, из законов человечности и требований общественного сознания».
От немецких солдат требовали рыцарского поведения в бою и уважения международных соглашений. Причем их положения должны были соблюдаться даже в том случае, если воюющая сторона не являлась договаривающейся стороной гаагской конвенции. Об этом прямо говорилось в «Руководстве Генеральному штабу в войне» (NOKW 1878).
При этом отмечалось, что если противник не станет соблюдать международные правовые нормы поведения, то в этом случае осуществление согласованных мер возмездия в качестве самообороны являлось бы правомерным. Однако их применению всегда должна была предшествовать «тщательная оценка возможных последствий». В отношении же участников боев не из числа солдат регулярных войск и заложников среди гражданского населения страны противника действовали особые правила.
И хотя, согласно параграфу 3 «Положения об особом уголовном праве во время войны», за подобное участие в боевых действиях полагалось наказание в виде смертной казни, исполнению приговора в любом случае все равно должно было предшествовать проведение в надлежащем порядке процедур в соответствии с пунктом 9 «Положения о военных трибуналах». В частности, в «Руководстве Генеральному штабу в войне» статья 30 гласила: «Схваченный с поличным шпион не может быть наказан без соответствующего приговора». А в пункте 10 статьи 31 значилось, что, несмотря на отсутствие соответствующих положений в документах международно-правового характера, действия добровольных пособников противника должны рассматриваться точно так же, как и в отношении шпионов, то есть наказываться смертной казнью в соответствии с параграфом 3 «Положения об особом уголовном праве во время войны». При этом соответствующие процедуры надлежало осуществлять по условиям, которые были оговорены в «Положении о наказаниях в военное время».