В пункте 11 той же статьи «Руководства Генеральному штабу в войне» говорилось, что международное право нормы поведения солдат в отношении заложников не установило, и взятие людей в заложники в принципе категорически не запретило, а следовательно, решение о том, как с ними поступать, вытекает из военной необходимости. При этом подчеркивалось, что за неисполнение требований военных заложники отвечают своими жизнями, а решение об их судьбе должно было выносить ближайшее лицо, имеющее судебную власть (NOKW 1878).
В таком же духе была составлена и директива «О поведении на оккупированных территориях» (без даты, LU 7.14 b\d). Пункт 6 гласил: «Противнику следует причинять не больше страданий, чем этого требует достижение военных целей». В пункте же 9 отмечалось: «…к пойманным добровольным пособникам противника следует относиться не как к военнопленным, а как к преступникам. Их следует немедленно отдавать суду военного трибунала, созванного командиром полка или другими командирами соответствующего ранга, и карать смертной казнью. Правила ведения войны, обговоренные Гаагской конвенцией, относятся не только к сухопутным войскам, но и к народному ополчению и частям добровольцев».
На случай, если ненадежное или откровенно враждебное поведение населения потребует применения специальных мер по наведению порядка со стороны войск, военным инстанциям настоятельно рекомендовалось брать заложников, в отношении которых международное право «нормы поведения не установило». Этих лиц надлежало отбирать из числа гражданского населения, от которого можно было ожидать враждебных действий. При этом с заложниками следовало обходиться не как с заключенными и через 24 часа менять на других. Об их судьбе решение могло принять лишь лицо, облеченное судебной властью.
Эти действовавшие до начала войны с Советским Союзом установки после нападения на СССР ввиду предполагаемого непримиримого идеологического противоборства подверглись коренным изменениям. Кроме того, поскольку Советский Союз не относился к числу стран, подписавших Гаагскую конвенцию, и не распространил на нее, как и на другие договоры, обязательства, взятые на себя царским правительством, то немецкое руководство считало, что СССР не станет придерживаться прописанных в них международных правил и обычаев ведения войны. В результате вышеприведенные положения директив, определявших поведение войск на оккупированных территориях и правила ведения войны, подверглись серьезному изменению в духе требований Гитлера, высказанных им 30 марта 1941 года, и были оформлены Верховным командованием вермахта в виде особого распоряжения.
Эта разработанная вначале как проект «Директива об обращении с высшими и иными политическими руководителями во исполнение задач, поставленных 30 марта 1941 года» приобрела окончательную форму в виде приказа от 13 мая 1941 года за № 44718/41 «О применении военной подсудности в районе „Барбаросса“ и об особых мерах войск» (ND 050-С, т. 34). Причем в преамбуле данного документа была сделана попытка изложить мотивы появления столь особенных распоряжений:
«Подсудность военным судам вермахта служит в первую очередь сохранению воинской дисциплины.
Дальнейшее расширение района военных операций на Востоке, формы, которые вследствие этого примут боевые действия, а также особенности противника ставят перед военными судами задачи, которые они в период военных действий и до замирения с покоренными областями, имея малочисленный состав, смогут решить только при условии, если их компетенция будет ограничена выполнением главных задач.
Это возможно только в том случае, если армия будет сама защищать себя от любой угрозы со стороны гражданского населения. Соответственно этому для района „Барбаросса“ (район военных действий, армейские тылы и район политического управления) постановляется следующее: