На этот раз мой молодой отважный друг прапорщик Пурин, начальник группы разведки, решил выйти пораньше.
Грозящая разведке опасность не была конкретной, точно так же не ведаешь, на что нарвешься, когда ползком пробираешься к окопам врага, зная и расположение, и подступы. В нашем случае неизвестность и непредсказуемость были связаны с патрулями и небольшими действующими отрядами. Мы полагали, что противник постарается отомстить за свой патруль, взятый нами в прошлую ночь.
От наших позиций и до реки Стрыпа тянулась на многие километры равнина. Наш противник – австрийцы и несколько немецких полков – демонстрировал не столько военные таланты, сколько патриотизм. Его не могли угасить ни жестокие бои, ни суровый климат. Противник занимал весь противоположный берег реки, а кое-где перебрался уже и на наш.
Низкие холмы едва прячут позиции противников друг от друга. Перед глазами обширное однообразное пространство. На нем виднеются маленькие домики и отдельно стоящие усадьбы, окруженные деревьями и кустами. Такой домишко в силу обстоятельств может приобрести важность, несоразмерную со своей ничтожностью, поэтому на карту тщательно наносятся все риги, избушки и сторожки.
Из обоих лагерей выходят на «нейтральную» территорию группы разведки. На лошадях или пешком разведчики совершают быстрые рейды или, наоборот, двигаются медленно, тщательно все изучая. Они выдумывают всякие хитрости, чтобы обмануть противника. Иногда прячутся на недолгое время в каком-нибудь сарае и вдруг обнаруживают, что в соседнем сарае – враг.
В домах, которые не подожгли снаряды, продолжают жить люди. Крестьяне – мужчины, женщины, дети – живут между линиями окопов, их тревогам и страхам не позавидуешь, им грозят снаряды, пули, ночные посещения и серьезное мародерство. С покорностью и завидным смирением они не мешают пользоваться плодами своих трудов и своих страхов, они предают и принимают австрийцев и русских, никому не отдавая предпочтения.
Я попрощался с полковником [А. Ф.] Дзерожинским, который посоветовал мне соблюдать осторожность, и в сопровождении казака уехал из деревни Настасово[100]. Было семь часов вечера, 10 градусов мороза. Снег бил в лицо. В темноте мы едва различали землю под ногами. Наши лошади, не раз оступившись, занервничали, стали ржать и останавливаться. Почувствовав шпоры, они склонили головы и отдались на милость дороги. Из-под снега там и здесь торчали обгоревшие стены домов.
Добравшись до траншей, я сказал пароль часовому и очень скоро добрался до Йозефовки, где ждал меня Пурин и его люди. В доме вокруг сидящих офицеров стояли полукругом солдаты, закутанные в белое. Пурин оглядывал снаряжение, давал советы, шутил, часто обращаясь к одному унтер-офицеру, которого я потом всегда буду вспоминать с удовольствием. Невысокий, коренастый, сметливый, веселый, этот человек прослыл главным храбрецом полка. Имея под началом всего четырех солдат, он взял в плен австрийский отряд из сорока человек с тремя офицерами, сумев оглушить их зычным голосом и напугать ручными гранатами. Подвиг, ничего не скажешь.
Солдаты мне понравились. Молодые, крепкие, складные, в глазах и отвага и добродушие. Они показались мне людьми непосредственными. В бою такие люди бывают порой самыми страшными, убивают простодушно, без сожалений и колебаний.
Пожилой офицер наставлял их: «Кто отступит перед опасностью, тому нет места в нашем элитном корпусе! Безоговорочное повиновение командиру! От работы разведчиков зависит судьба сражения и жизнь многочисленных товарищей. Не забывайте: в момент опасности решительный и отважный рискует меньше, чем колеблющийся трус!».
Свою короткую речь он произнес с большим воодушевлением.
Однако мне показалось, что русские солдаты в отличие от латинских воинов не нуждаются в убедительных речах для того, чтобы пойти на подвиг. Читатель [Г. Ю.] Цезаря, [К.] Тацита, Тита Ливия, Ксенофонта помнит, какую роль в классических римских войнах играли речи трибунов или военачальников. Эмилий Павел [Луций] объяснял воинам свои действия. Цезарь рассуждал перед когортами о доблести, доблести римлян, словно сами они о ней не подозревали, и доблести врагов за Рейном, которую римляне преувеличивали. Какое зрелище! Как оно впечатляет! Солдаты аплодируют и, воодушевившись, посылают к военачальнику депутации в подтверждение преданности и боевого пыла.
История есть повторение. Прочитайте современные речи, обращенные к французской армии. Вас растрогает пыл солдат, для которых в час самопожертвования так важны и слово, и жест, они жаждут фейерверка зажигательных фраз, блеска идей, дорогих для патриотов и верующих.