«Спаси, Господи, Николая Александровича и Марию Федоровну!».
Царь получил от Временного правительства разрешение и приказ оставить Ставку и переехать в Царское Село. 21 марта, в день отъезда, в большом зале собрались все офицеры Ставки, было около трехсот пятидесяти человек. И еще человек пятнадцать солдат, представителей разных подразделений, находившихся при Ставке. В 11 часов 5 минут вошел царь – он опоздал впервые – его сопровождали великие князья Сергей, Борис и Александр [Михайлович]. Он был в серой черкеске с газырями, длинной кривой саблей и кинжалом с насечкой.
Царь поприветствовал собрание, ему ответили низким поклоном. Он пожал руки генералам и, обратившись к солдатам, сказал: «Здорово, храбрецы». На что солдаты хором ответили: «Здравия желаем, ваше величество!» Их ответ невольно произвел впечатление, равно как и красочные костюмы и все блестящие церемонии царского режима, от которых ничего не осталось среди жути демократического безобразия.
Царь взял слово. Он был очень взволнован, замолкал, искал слова и привычным движением трогал нос. Его слушали в полном молчании. Все чувствовали, что вместе с этим человеком рушится целый строй; от царственной пышности, от веками выстраиваемой иерархии уже отказались с преступной легкостью.
– Мне трудно говорить. Я работал с вами полтора года. Но что поделать!
Помолчал и продолжал:
– По воле Господа и по моей собственной я должен вас покинуть.
Раздался стук, что-то упало. Молодой офицер из императорской свиты рухнул на пол. Следом второй потерял сознание. Третий разрыдался и был вынужден покинуть зал, чтобы нервозность не перекинулась на окружающих. За это время царь справился с нервами. Он заговорил гораздо тверже.
– Я благодарю вас за помощь, которую вы оказывали мне в моей работе. Я призываю вас продолжать работать во имя нашей любимой родины и бороться с врагом до тех пор, пока он не покинет пределы нашей дорогой России.
Он повернулся к плачущим солдатам и прибавил:
– Я благодарю и вас, мои храбрецы. Идите к вашим товарищам и передайте им мою благодарность.
Генерал Алексеев ответил на царское прощание деликатно и трогательной речью. Но все еще сопереживали словам царя. Русские, знавшие покой и счастье только под сильной рукой господина, добровольно отказывались от этого слишком слабого властителя, от набожного фаталиста, павшего под грузом сомнений и неуверенности. Авторитет его рода и короны вот-вот исчезнет, и бескрайней России нечем будет заполнить эту пустоту.
В глазах искренне огорченных, но пока еще ослепленных химерой революции офицеров царь уже был обыкновенным человеком с учтивыми манерами и благородными чувствами, истинным дворянином. Все склонили головы и с невольной слезой смотрели, как Николай II, божество, ставшее человеком, простившись с офицерами, с грустной улыбкой удалялся.
Уехав из Могилева, царь был окончательно обречен на полное одиночество[144]. Невероятные надежды, пробужденные немотивированным социальным переворотом у одних и трусость других, сделали отречение царя печальным и трогательным. Окружение, неразлучное с его императорским величеством в счастливые дни, оставило его в беде. Только князь [В. А.] Долгоруков поехал с царем в Царское Село. Другие свитские офицеры – [В. Н.] Воейков, [В. Б.] Фредерикс, [А. А.] Мордвинов, [А. Н.] Граббе, [К. А.] Нарышкин – остались в Ставке[145].
Глава IV. Генерал брусилов
Каменец-Подольск, июнь 1917 г.
Первые впечатления о новом командующем русскими армиями сложились в сентябре 1915 г. Он тогда командовал 8-й армией. Результаты прорыва в Галиции, в котором его армия принимала такое большое участие, были практически уничтожены вынужденным отступлением, оно велось очень разумно и в конце концов остановилось.
В операциях такого масштаба, как подобное наступление, а потом отступление миллиона человек по вражеской территории, народное воображение ищет кроме главного стратега еще и другие имена, и другие инициативы, желая объяснить их успешность. В облаке славы, какое окутывало армии старого генерала Иванова, стало мелькать имя Брусилова.
Ровно, маленький городок Волынской губернии, был тогда его резиденцией. Он принял меня в поезде, который являлся его постоянным местом жительства. Лицо Брусилова сразу же поразило меня необыкновенной живостью взгляда и насмешливой добротой, передо мной был аристократ и умница.
144
Стало известно, какие усилия были приложены, чтобы спасти царскую семью. Инициатива исходила от Милюкова. По его предложению сэр [Д.] Бьюкенен испросил у короля Англии разрешения предоставить убежище царю и его семье. Ответ Георга V Николаю II был положительным, условия необременительными. Сэр Бьюкенен, человек не столь проницательный, как посол Франции, задолго до революции проникся безграничным доверием к партии кадетов и, в частности, к Милюкову. Он передал депешу не адресату, а министру иностранных дел. Тот в свою очередь с согласия Бьюкенена передал ее не Николаю, а в Совет министров (Временное правительство.
145
Не все из указанных Грондейсом приближенных Николая II имели возможность отправиться с ним. Так, 79-летний министр императорского двора В. Б. Фредерикс по требованию Временного правительства был удален из местопребывания Николая II; генерал-майор В. Н. Воейков по распоряжению Временного правительства выслан из Ставки и заключен в Петропавловской крепости.