Но самолетов не было слышно. Над водной поверхностью стоял лишь непрерывный шум от бесчисленных стай перелетных птиц. Я бывал на реках в Якутии, на Ладожском озере и в Финском заливе, но такого обилия и разнообразия перелетных птиц видеть не приходилось.
Напоминая клубки белой всклокоченной пены, в разных местах небольшими стаями плавали лебеди. На покрытых тонким слоем воды островках ходили цапли и аисты. Тут и там, напоминая выцветшие от времени старые зонты, парами и небольшими кучками стояли журавли. Но больше всего здесь было уток. Утки на целые километры покрывали водную поверхность сплошным узловатым разноцветным ковром. Большую часть этих сотен тысяч водоплавающих составляли кряквы и шилохвостые.
Не только огромные стаи утиных не обращали на нас никакого внимания, но даже журавли и лебеди, скосив на нас свои красивые головы, продолжали оставаться на своих местах или лениво отплывали и уходили в сторону от движущейся мимо них лодочной флотилии. Но утки не сидели спокойно. Они суетились, хлопали крыльями и дрались, очищая водную поверхность от какого-то грязного наноса.
Проплывая мимо огромной утиной стаи, я заметил, что вода во многих местах была покрыта грязной клочковатой пеной.
— Что это такое? — спросил я у нашего лодочника.
— А это комар, — объяснил лодочник, — Он на болоте выводится, а тут, гляди, всплыл на поверхность.
Я не поверил и, перегнувшись за борт лодки, зачерпнул немного серо-грязноватой пены. Лодочник говорил правду — это были комары. Среди массы бескрылых были уже и такие, которые почти ничем не отличались от обыкновенного вполне оформившегося комара. Утки, как видно, тем и занимались, что уничтожали это бесчисленное множество насекомых, представлявших обильный и, вероятно, питательный корм. Теперь только я заметил, что там, где копошились утиные стаи, в воздухе крутились целые облака комаров. Лодочник пояснил, что комар, поднявшийся в воздух, в течение двух недель является совершенно безвредным и только позднее, когда у него отрастает длинный хобот кровососа, он начинает нападать на человека и на животных.
На гладкой поверхности воды, не занятой птицами, непрерывными всплесками металась рыба. Мы плыл» теперь по залитому водой травянистому лугу. Солнце хорошо просвечивало полуметровый слой воды, и, присмотревшись ко дну, можно было заметить, как вздрагивает отава на залитых водою лугах. Видно было, как в разных местах выскакивали из травы дремавшие на солнце плотвицы, лини и окуни. В одиночку и косяками мелькали из-под лодок стайки красивых быстрых язей. А в некоторых местах рыбья мелочь копошилась в траве и под ней всплывали массы вылупившихся из яичек насекомых. Рыбешки под водой, видимо, занимались тем же, чем водоплавающие пернатые промышляли на поверхности воды. Сектор наблюдения дна, однако, ограничивался лишь пятном в несколько квадратных метров. Что происходило дальше — трудно было рассмотреть. Но в отдельных местах вода вокруг лодок точно вскипала брызгами и красивыми винтообразными кольцами. А еще дальше из воды торчали хвосты и гребни лениво кружившихся косяков нерестующих рыб.
Я так увлекся этими подводными и надводными мирами, что забыл на некоторое время о том, где я нахожусь. Мне страшно захотелось продлить это удовольствие.
Как-то внезапно донесся до слуха рокот мотора и напомнил совсем не мирную обстановку. Я вскинул вверх голову, но самолета в воздухе не было, да и доносившийся звук мотора не был похож на самолетный.
— Что это? — спросил я у лодочника.
— Это немецкий катер. Здесь вот за этими кустами проходит самый фарватер реки.
Нечего сказать, приятное соседство! Оказалось, что немецкие катера, вооруженные двумя-тремя пулеметами, ходили тут совсем рядом, за полоской кустарника, отделявшего нас от главного русла реки.
Недалеко за кустами мелькнули контуры нескольких деревенских изб.
— Это остатки большого села Берестянки, сожженного гитлеровцами, — пояснил лодочник.
— За что же сожгли оккупанты село?
— Да вот в прошлом году осенью рядом с этим селом батинцы разбили катер… с гитлеровцами…
— Где же теперь живут уцелевшие люди?
— А вот тут и живут по грудкам. Порыли себе землянки, да в них и живут.
— Но батинцы это, кажется, партизаны, а при чем же здесь мирные? — спросил лодочника Миша Горячев.
— Какое там мирные, и сами не поймем, куда их причислить…
И лодочник нам просто и весьма убедительно доказал, что тяжелее всех было тому, кто искал тихой жизни, пытался отсидеться у жены за юбкой. Далее лодочник рассказал нам, что двое из пятерых сопровождавших нас крестьян первое время служили в полицейских.