— Без валянья обойдемся, — голос из толпы.
Теперь уже все встали.
— От жизни отстали, кто писал эти «святые» письма! — закричала Горбова. — Взывают к вам — растаскивайте, дескать, хлеб, а то государству отвезут. И отвезем! Солдатам Красной Армии и рабочим городов отвезем. — Белая косынка упала с головы Горбовой, она подняла ее, отряхнула пыль и продолжала: — И если даже весь хлеб отвезем — все равно с голоду не умрем. У нас молоко, картофель, творог, каймак, яйца, морковь, свекла. Получим на трудодни и хлеба. Немного и не самого лучшего качества, но хлеба… Свиней, овец порежем. У кого из колхозников опухли с голода дети?
— Ох, какая ораторша! Да мы вовсе не про то, — протолкалась вперед пожилая женщина с черными, загорелыми руками. Лицо в морщинах, черная коса упала из-под косынки на плечо. Она встала рядом с Горбовой и Белавиным, перевела дыхание:
— Товарищи колхозники! — Люди притихли. Насторожились и Горбова с Белавиным. Женщина повернулась лицом к вожакам колхоза. — Дорогие вы наши! Уж не подумали ли вы, что мы за хлебом пришли?
— Товарищи, — перебила Горбова.
— Не торопи меня, Андреевна… Разговорами-то вы нас с Белавиным не балуете. Только одну работу с нас требуете. И сами-то уж вытянулись в струнку, почернели.
Дальше колхознице не дали говорить — загалдели, заспорили.
— Дело говори.
Вышел кузнец, полуслепой, прокопченный, с бородой дремучей, будто век нестриженой.
— Я то же самое скажу, — проговорил он, — до упаду вы работаете. Смотришь на вас и диву даешься — сколько в вас силы, сколько в вас добра, сколько в вас веры, насколько чисты вы! А вот в работе, в суете забываете о врагах наших. Мы ведь собрались не за тем, чтобы не давать хлеб грузить государству. Говорить с людьми надо… Всякие слухи, записки, святые письма. Без совета с людьми сейчас нельзя… А то что «руки отсохнут» — не побоимся. Я первый сейчас буду грузить!
И снова закричали в толпе:
— Чупров возит в город хлеб, сало. На золото выменивает.
— Веревкин в Бузулуке рыбой торгует. Шубу бабе из самых дорогих мехов привез. Налоговый агент!
— Куда смотрят партийная организация и Совет?
— Найти кто записки вражеские разносит!
— Ждут развала колхоза, а вот этого не хотели? — ив воздух поднялись кулаки.
— Товарищи колхозники! — Белавин замахал фуражкой, стараясь успокоить взбудораженную толпу.
— Кто работает, а кто наживается на колхозной земле. Тащить их сюда.
— Товарищи колхозники!
Наконец, немного утихли.
Белавин почувствовал головокружение. Слабость в ногах. Превозмогая себя, побледневший, он тихо сказал:
— Разберемся, товарищи. Фронт и город ждут наш хлеб. Надо отправлять обоз.
— И отправим, в чем дело? — раздались голоса.
Белавин хотел что-то еще сказать, но слабость свалила его, и он опустился на хлебный ворох. Горбова бросилась к нему, но он твердо, хотя и тихо сказал:
— Грузите обоз… Я сейчас встану.
На обратном пути из города, проезжая через райцентр, Горбова на минуту забежала в райком. Только открыла дверь к первому секретарю, как Козырев вышел из-за стола и пошел ей навстречу.
— Поздравляю, Валентина Андреевна! Только сейчас передавала Москва о вашем красном обозе. Очень, очень хорошо! Пример для других. Сами знаете, машин не хватает. Надо использовать все — быков, верблюдов, а хлеб возить.
Обняв Горбову за плечи, он провел ее к столу и усадил в кожаное кресло.
— Ну, рассказывай.
XVII
Пелагея Чинарева и Марья Арифметика так приладились к своим машинам, что, казалось, больше ни в чем другом и радости не видели. Одно слышали от Федора Степановича.
— Молодцы!
Но и во время жатвы думы их были о предстоящей зиме. По утрам, пока стояла роса и хлеб убирать было нельзя, брали косы и где только можно запасали сено. Марья сумела даже ночами перевезти свои копны домой.
Выдалось время и у Пелагеи.
В один из августовских дней перед обедом выпал небольшой дождичек. Марья заглушила трактор — влажные колосья плохо вымолачивались. Решила подождать, пока провянет.
День был теплым, нежарким. Примаривало. Сбрызнутая дождем степь дышала легко и пахла ароматами трав, хлебных колосьев, соломы, спелым зерном.
После обеда опять долго работать не пришлось: снова пошел дождь, и земля, млевшая от тепла и влаги, задымила испарениями. Молодые девчата, хорошо отдохнувшие, бегали наперегонки от избытка энергии. Пелагея же и Марья, проверив машины, уселись попеть, но Пелагея вдруг вспомнила: