Эйвери продолжал слышать голос Сары, продолжал видеть ряды домишек, над которыми повис дождь; он попробовал представить свою жизнь с Сарой без Департамента. Он понял, что уже слишком поздно: так же, как было всегда, потому что он пошел к ним за тем малым, что они могли ему дать, а они забрали у него то малое, что у него было. Он чувствовал, как усомнившийся в вере священнослужитель, что то, что содержалось в его сердце, было надежно заперто в том уголке, куда он прежде мог отступить: теперь такого уголка не было. Он посмотрел на Леклерка, потом на Холдейна. Они были его коллеги. Узники молчания, они втроем работали бок о бок, прокладывали путь в безводной пустыне я любое время года, чужие люди, нуждающиеся друг в друге на заброшенной земле, утратившей веру.
– Вы слышали, что я сказал? – сурово спросил Холдейн.
Эйвери пробормотал:
– Извините.
– Вы не были на войне, Джон, – мягко сказал Леклерк. – Вы не понимаете, как это бывает. Вы не понимаете, что такое воинский долг.
– Я знаю, – сказал Эйвери. – Извините. Я хотел бы взять машину, не более чем на час… что-то послать Саре, если можно.
– Конечно.
Он обнаружил, что забыл о подарке для Энтони.
– Извините, – опять сказал он.
– Кстати… – Леклерк выдвинул ящик стола и вынул конверт. С видом благодетеля вручил его Эйвери. – Это ваш спецпропуск, выписан в Министерстве. Как удостоверение. На ваше имя. Он вам может понадобиться в ближайшие недели.
Это был кусок толстого картона в целлофане, зеленый, книзу темнее. Его имя было напечатано заглавными буквами на электрической машинке: м-р Джон Эйвери. Надпись предоставляла предъявителю полномочия наводить справки от имени Министерства. Стояла подпись красными чернилами.
– Спасибо.
– Это вам очень поможет; – сказал Леклерк. – Здесь подпись Министра. Он пользуется красными чернилами. Такая традиция.
Он вернулся в свой кабинет. Иногда ему чудилось, что он один, и перед ним пустая аллея, и какая-то сила гонит его вперед, как отчаяние – к небытию. Порой ему казалось, что он спасается бегством, но бежит во вражеский стан, жаждая, чтобы боль от ударов врага доказала, что он еще существует; жаждая, чтобы тень настоящей цели осенила его жалкие действия; жаждая, как сказал однажды Леклерк, пожертвовать совестью, чтобы обрести Бога.
Часть третья.
МИССИЯ ЛЕЙЗЕРА
От бремени Мира в прохладные воды Войдем и на время забудем невзгоды.
Глава 10
Холдейн вышел из «хамбера» у авторемонтной мастерской.
– Меня не ждите. Вы должны отвезти Леклерка в Министерство.
Он торопливо зашагал по асфальту мимо желтых бензоколонок и дребезжащих от ветра рекламных щитов. Вечерело, накрапывал дождь. Мастерская была небольшой, но очень аккуратной: с одной стороны – витрины с запчастями, с другой – ремонтный цех, а в центре возвышалась башня, служившая жилым домом. Башню венчало сердце из горящих лампочек, которые все время меняли цвет. Где-то неподалеку визжал токарный станок. Холдейн вошел в приемную. Помещение было просторное, стены обшиты шведским дубом. Там никого не было. Пахло резиной. Он позвонил и начал отчаянно кашлять. Бывало, что приступы кашля донимали его, тогда он прижимал руку к груди, и у него на лице появлялось покорное выражение привычного к собственным страданиям человека.
Кроме календарей с красотками на стене висело небольшое, написанное от руки объявление, похожее на любительскую рекламу: «Святой Христофор и все ангелы заступники! Да храните нас от аварий на дорогах. Ф. Л.». В клетке у окна нервно метался попугай. Первые капли дождя лениво забарабанили по стеклу. В комнату вошел юноша лет восемнадцати, с черными от машинного масла пальцами. На нагрудном кармане его комбинезона красовалось увенчанное короной красное сердечко.
– Добрый вечер, – сказал Холдейн. – Прошу прощения, я разыскиваю одного старого знакомого, моего приятеля. Мы виделись последний раз уже очень давно. Его зовут Лейзер. Фред Лейзер. Я думал, не знаете ли вы что-нибудь…
– Сейчас позову, – сказал юноша и исчез.
Холдейн терпеливо ждал, разглядывая календари, гадая, кто их сюда повесил – этот юноша или Лейзер. Дверь открылась снова. Вошел Лейзер. Холдейн узнал его по фотографии. Он действительно почти не изменился за двадцать лет. Лишь вокруг глаз рассыпались мелкие морщинки и стали пожестче уголки рта.
Комната освещалась сверху ровным светом, не отбрасывавшим теней. На первый взгляд па бледном лице Лейзера читалось только одиночество.
– Чем могу вам служить? – спросил Лейзер. Он стоял прямо, почти пo-военному.
– Привет! Вы не помните меня?
Лейзер взглянул на него так, будто его попросили назвать цену за какую-то работу, – невозмутимо, но настороженно.
– Вы меня ни с кем не путаете?
– Нет.
– Тогда мы встречались очень давно, – сказал он наконец. – У меня хорошая память на лица.
– Двадцать лет назад, – сказал Холдейн и откашлялся с виноватым видом.
– Значит, во время войны?
Небольшого роста, очень подтянутый, он несколько напоминал Леклерка. Его вполне можно было принять за официанта. Слегка закатанные рукава рубашки обнажали волосатые руки. На нем была дорогая сорочка с монограммой на кармашке. На одежде он явно не экономил. Носил золотой перстень и часы с золотым браслетом. Он очень следил за своей внешностью. Холдейн даже почувствовал запах лосьона, которым тот пользовался. Длинные густые каштановые волосы ровной челкой обрамляли лоб. Он зачесывал их назад, и на висках они слегка курчавились. Отсутствие пробора лишь подчеркивало славянский тип лица. Хотя он держался прямо, в движениях ощущалась какая-то свобода, у него была походка вразвалку, как у матроса. На этом сходство с Леклерком заканчивалось. Несмотря на внешний лоск, в нем угадывался человек с хорошими руками, знающий, как завести машину в холодный день; вообще он производил впечатление недалекого человека, которому, впрочем, пришлось повидать свет. Он носил галстук в клеточку.
– Вы должны меня помнить, – вкрадчиво сказал Холдейн.
Лейзер внимательно посмотрел на его впалые щеки в красноватых пятнах, на этого сгорбленного, беспокойного человека, постоянно перебирающего пальцами, и вдруг лицо его изменилось – он узнал Холдейна, но было видно, что узнавание причинило ему боль, будто он опознал тело погибшего друга.
– Неужто вы капитан Хокинс?
– Он самый.
– Боже мой, – сказал Лейзер в оцепенении, – так это вы про меня расспрашивали?
– Мы ищем какого-нибудь человека с опытом, вроде вас.
– Зачем он вам понадобился, сэр?
Лейзер так и не пошевелился. О чем он думал, сказать было трудно. Он не спускал с Холдейна глаз.
– Для дела, у нас для него есть работенка.
Лейзер улыбнулся, словно вновь погрузился в прошлое. Он кивнул головой в сторону окна: «Там?» Он имел в виду – по ту сторону дождя.
– Да.
– А как насчет обратной дороги?
– Правила те же. Этот вопрос решает человек на задании сам. Как на войне.
Он сунул руки в карманы, нащупал сигареты и зажигалку. Попугай в клетке забормотал.
– Как на войне. Вы курите? – Он вынул сигарету и закурил, закрывая пламя ладонями, будто дул сильный ветер, спичку небрежно бросил на пол. – Боже мой, – повторил он, – двадцать лет. Тогда я был мальчишкой, совсем мальчишкой».
– Надеюсь, вы не жалеете о том времени, – сказал Холдейн. – Может быть, пойдем чего-нибудь выпьем?
Он протянул Лейзеру визитную карточку. Новенькую, только отпечатанную: «Капитан Хокинс». Под фамилией был номер телефона.
Лейзер взглянул на карточку и пожал плечами.
– Я не против, – сказал он и опять улыбнулся, на этот раз скептически. – Но вы зря теряете время, капитан.
– Может, у вас есть какие знакомые, еще с войны, кто пошел бы на это?
– У меня мало знакомых, – ответил Лейзер.