Когда они приблизились к границе нуля, Чарли осталась с Бодэ, а Халагар с Дорионом пошли разведать, что ждало их впереди. Бодэ подошла к девушке и всмотрелась в ее лицо.
– Бодэ так и думала, – пробормотала художница. – Синяк у глаза до сих пор виден. Значит, Халагар бьет тебя? Не зря он сразу показался Бодэ похожим на ее покойного, о чем она не горюет, второго мужа.
Мрак спрыгнул с ветки, потянулся и забрался на колени к Чарли. Она погладила кота, заклинание Йоми заработало, Бодэ стали доступны мысли девушки.
– Я не против. Мне, пожалуй, даже приятно, – сказала она, хотя это были совсем не те слова, которые она хотела бы сказать. Проклятое рабское заклинание!
– А! Он приказал тебе говорить так, да? И что ты любишь его, и что умерла бы ради него, и прочую чепуху?
– Да, – ответила Чарли, на этот раз благодарная житейскому опыту Бодэ.
– Ax, мой мотылек, что же ты ничему не учишься! Когда-то давно ты была куртизанкой, изнеженным созданием, к которому Бодэ посылала только самых лучших. Ты думала, что так и должно быть? Романтика эротики, да? Девушки на улицах – они обязаны принимать кого придется, любого, кто заплатит, и садистов, и просто ненормальных. И ты бы кончила тем же в конце концов, ведь куртизанки ценятся только пока молоды, а даже самые изнеженные стареют слишком быстро. Вот почему так нужны зелья, стирающие память. После них ты словно остаешься ребенком, который наслаждается отсутствием ответственности и видит мир не как выгребную яму, которой он в действительности является, а как площадку для игр.
– А у меня был выбор? – резко возразила Чарли.
Бодэ пожала плечами:
– Жизнь почти всегда сдает плохие карты. Суть не в том, чем тебя заставляли становиться и что заставляли делать, а в том, что ты получала от этого удовольствие, ты приняла это. Бодэ не следовало делать тебя такой красивой. Бодэ надо было отправить тебя на улицу. Тогда бы твой мозг сумел составить план спасения и не дал бы тебе подчиниться своей судьбе. Ты бывала бойцом, но только когда тебя вынуждали обстоятельства, а затем ты сдавалась и возвращалась в эту, о, такую уютную раковину.
– Но что я могу сделать? Я слепая, слабая, я должна повиноваться Халагару. Ты же знаешь, как действует заклинание.
– Да. Но слепота не только в твоих глазах, она в твоем сердце, в твоей душе. Неужели ты могла подумать, что тобой заплатили бы Халагару, если бы Дорион почувствовал хоть малейший протест с твоей стороны? Мы долго обходились без этого красавца, и, если выживем, это будет не его заслуга. Так нет же! Ты захотела дорогого Халагара – мускулы, одеколон и гранитный член! Когда думаешь о себе как о вещи, прелестном цветке и не более того, ты и других оцениваешь так же. Что ж, ты получила его внешнее великолепие, но только вместе с его гнилой сердцевиной. Он злой, порочный человек. Те, чья профессия – убийство, обычно такие, Бодэ многих повидала в своей жизни.
– Но он на нашей стороне.
– Да ну? Он всегда только на своей собственной стороне. На чьей стороне кто-то, имеет значение лишь тогда, когда на тебя нападают. Но чаще всего просто приходится жить со свиньями. Не то что все мужчины – свиньи, но те, кого влечет к таким, как мы с тобой, – порядочные мерзавцы. Потому-то Бодэ и нашла в своей дорогой Сузаме такую радость и утешение.
Чарли внезапно осенило.
– Ты могла создать противоядие, да?
– Зачем? Гораздо проще найти хорошего мага и использовать его силу, чтобы подавить и нейтрализовать действие зелья. Именно это сделали друзья и коллеги Бодэ там, в Тубикосе, через несколько недель после того, как Бодэ выпила свое зелье, а они догадались об этом.
– Так зелье не действовало на тебя все это время? Бодэ рассмеялась:
– Дорогая, у Бодэ было много мужей. Единственный приличный из них умер после ночи страсти от сердечной недостаточности. Остальные были богатыми, или умными, или, изредка, красивыми, но все равно мерзавцами. Троих Бодэ убила сама. А когда она выпила свое зелье, ей стало ясно, что ей не нужен и никогда не был нужен муж. Ей была нужна жена. Бодэ долго жила и боролась с миром, прежде чем поняла, почему она так несчастна и в чем разница между любовью и вожделением.
– И ты добровольно от всего отказалась? Ради этого?
– Ну, не ради этого, моя дорогушечка, но отказалась, да. По правде говоря, Бодэ была в творческом тупике, она перестала развиваться как художник. Все было слишком легко. Бодэ попалась в ловушку чисто коммерческого искусства, еще бы немножко, и она стала поденщиком. А приключения, опасности, ужасы – это возбуждает ее. Если она выживет, Бодэ станет по-настоящему великой художницей! Если нет, что ж, она умрет ради любви и ради искусства. Но ты, мотылек, ты проживешь и умрешь ни за что. Только члены королевской семьи и волшебники рождаются с предопределенной судьбой, остальным приходится ковать свою самим, или мы вообще останемся ничем. Ты отказалась от своей личности, от своей мечты, и, говоря откровенно, единственное различие между Шари и Чарли в последнее время только то, что у Чарли больше словарный запас. Я…
Бодэ вдруг вскочила, повернув винтовку в сторону шума, но это вернулись Халагар и Дорион. Мрак поднял голову, слез с колен Чарли и поплелся на свое место.
Дорион дышал так тяжело, что, казалось, того и гляди рухнет замертво, но Халагар торжествовал.
– Мы добыли это!
– Добыли что? – спросила Бодэ.
– Это. – Халагар вынул из кармана рубашки цепочку с камешком, похожим на те, что валялись по обочинам дороги.
– Вы украли булыжник?
– Ха-ха! Пришлось убить ради этого камня, но он того стоил. Когда гейлошаны проходили тогда ночью, с ними были два акхарца. Я не удивился, что среди акхарцев были и такие, кто перешел на сторону повстанцев, но как туземцы отличали «своих» акхарцев от остальных? Поэтому я и хотел, чтобы Дорион пошел со мной. Я был уверен: должны быть какие-то заклятия или амулеты.
Дорион подтвердил:
– Да, это так. Совсем простая вещица, и они все носят их – и колонийцы, и акхарские предатели, и наемники. Это общее заклинание, но довольно сложное. Его легко производить массово, но нелегко нейтрализовать. Тот, кто носит такой амулет, моментально отличит друга от врага.
Бодэ нахмурилась.
– А как это поможет нам?
– Ты не понимаешь? – откликнулся Халагар. – Это просто камень на цепочке. Почти любой подойдет. У нас есть два – мы прикончили парочку слишком беззаботных охранников. От тел мы избавились, не так-то легко будет их обнаружить. Но с этими амулетами мы с Дорионом можем ехать прямо через ту линию и лагерь. Я известный наемник. Если даже кто-то узнает меня, решит просто, что теперь я работаю на них. А колдунов третьего ранга у них полно, так что Дориона даже не заметят.
– Это главным образом маги, которым почему-то не повезло, вот они и затаили злобу. Если и встретится кто-нибудь, кто знает меня, он подумает, что уж я-то последний, кто будет сейчас работать на Булеана.
Бодэ задумалась.
– Что-то слишком легко. А Шари и Бодэ? У нас нет таких амулетов.
– Они захватили в плен и превратили в рабов с помощью магов сотни акхарцев – мужчин, женщин, детей. С вашими рабскими кольцами вы как раз подойдете. Только потерпите и будьте очень покорными.
Бодэ все это совсем не понравилось.
– Что ж там делается, внизу?
– Это неописуемо, – ответил маг. – Сама увидишь. Но сперва, боюсь, вам придется подготовиться: снять одежду и… поваляться в грязи.
Чарли очень расстраивалась, что не видит того, что делается вокруг, но Мрак выглядывал наружу с тем же любопытством, что испытывала она, и передавал ей то, что видел своим кошачьим зрением.
Это было нечто среднее между гигантским городом и огромным вооруженным лагерем. Спускаясь с последнего холма к нулю, люди, животные, палатки, временные постройки располагались вдоль границы, насколько хватало глаз. Представители разных рас говорили на дюжине языков и сотне диалектов. Единственное, что у них было общего, – это то, что их и их предков тысячи и тысячи лет держала в подчинении одна раса. Теперь они наслаждались, видя своих повелителей лишенными всего, сломленными и нагими. Грязные, избитые, доведенные до истощения, акхарцы-рабы перетаскивали вещи, сгребали навоз, копали отхожие места. Другие терпели публичное унижение и поношение для развлечения толпы. Глаза у всех были пустыми и безжизненными.