Вот теперь Чарли была действительно потрясена.
- Атомные бомбы?
- Ну, примитивные. Водородные в основном. Он быстро сообразил, как заменить недостаточно надежные механизмы своими собственными. Видишь ли, среди вещей, что затянуло сюда вместе с ним, был его портативный компьютер, многие из его записей и фантастических математических программ. Это и сделало его хозяином положения так быстро. Как только он освоил основную математику здешней магии, он получил возможность создавать и решать громадные уравнения на своей машине. Это далеко превосходило способности даже самых великих математических умов здесь. Немного опыта - и он научился делать почти все, что угодно, и смог сравняться с самыми могущественными колдунами. Они не смели вставать ему поперек дороги. И конечно, он гений. Один из редких подлинных гениев. Еще один Эйнштейн, да Винчи или Ферми.
- Он умнее, чем ты? - спросила Чарли, чтобы посмотреть, как он прореагирует.
- О Господи, несомненно! Хотя я один из немногих, кто способен не только понять, но и использовать, возможно, даже усовершенствовать то, что делает он. Мне и не снилось, что можно войти в вихрь, но стоило мне увидеть, что это может Клиттихорн, и я разгадал способ. В известном смысле все, что случилось, это моя вина, хотя бывали дни, когда я сомневался в этом. И все-таки именно из-за некоторых недостатков моего характера возник этот кризис. Видишь ли, я очень хороший волшебник, моя дорогая. Я просто не очень хороший человек.
И вот, пока мили за милями сменяли друг друга там, внизу, под ними, Чарли с грустью узнала наконец, какие пустяки сломали судьбу Сэм и ее, Чарли, и грозили взорвать весь Акахлар.
Ланг был тогда профессором Принстонского университета. Гениальный юноша, он получил степень доктора философии и свою карточку избирателя почти одновременно и уже достиг многого к тому времени, когда впервые встретился с человеком, которому суждено было стать его врагом.
Интересы Ланга лежали в области теоретической физики. Люди, которые занимались этим, тихо работали в кабинетах, погружаясь в свои мысли, воображая невообразимое и создавая математические и компьютерные модели, чтобы подтвердить принципы, которые никогда не получали никакого практического применения, и только математика всегда показывала, были ли они правильны, или жизнь ученого потрачена впустую.
Особенно его привлекала сравнительно новая область, называемая теорией хаоса, которая стремилась объяснить действительно необъяснимое: порядок, зачастую весьма сложный, всегда был результатом совершенно случайных событий. Должен был быть закон, который объяснял бы это.
Доктор Ланг стал ведущим теоретиком относительно новой науки, и все, кто также интересовался этим, хотели учиться у него. Лучшим из них был молодой камбоджийский эмигрант Кью Ломпонг, принявший американизированное имя Рой. Это был молодой, сильный, блестящий ум, но окружающая жизнь совсем не интересовала его, и - самое ужасное, по мнению Булеана, - он был начисто лишен чувства юмора.
Ребенком он уже побывал в аду. У него на глазах революционные солдаты убили родителей, а затем отправили его на каторжную работу - на рисовые поля, где он вынужден был любой ценой скрывать свою одаренность, ибо новые правители уничтожали всех интеллектуалов.
В конце концов он сбежал; в лагере для беженцев оценили его гениальные задатки и отправили в Соединенные Штаты, где у него были какие-то дальние родственники. Его освобожденный блистательный ум позволил ему достичь замечательных результатов. Под руководством Ланга уже в семнадцать лет он стал доктором философии.
Большие университетские компьютеры помогли Рою Ломпонгу за несколько месяцев оформить то, что, по-видимому, занимало его мозг не один год; он сумел найти некий математический принцип, одно уравнение, такое же значительное для той области, в которой Ломпонг работал, как эйнштейновское - для своей. Оно объединило и революционизировало всю теорию хаоса. Но Рой жил в сфере чистого разума, он даже не понял, какой прорыв совершил, просто считал, что у него появился полезный инструмент для изучения некоторых явлений. Это была новая математика, и ее значение во многом было равносильно значению ньютонова изобретения. Только Ланг и принстонская братия знали этому цену. Рою ничего подобного даже в голову не приходило.
- Он был так поглощен своими проектами по созданию вселенной, где будут все лучшие умы в этой области, что просто не удосужился опубликовать свое открытие. Во всяком случае, Рой даже перестал читать научную литературу, так мелко ему это казалось. Но я был его консультантом и возглавлял комиссию по присуждению докторской степени. Работа была опубликована под моим именем вместе с Роем и еще некоторыми сотрудниками. Это произошло спустя несколько месяцев после того, как он получил свою степень и занял кафедру в Калифорнийском технологическом. Вряд ли он осознал, какой фурор произвела статья, - он всегда витал в облаках. Я думаю, что только через три года, когда я получил Нобелевскую за это, до него действительно дошло, что я сделал.
- Ты украл его идею? - задохнулась от изумления Чарли. - И тебе достались все почести?
- Да. И деньги, и всемирное признание, и все остальное. Моя репутация была такова, что молодого ученого сочли не более чем "протеже". Почти всегда так и бывает, просто не всем удается получить еще и Нобелевку за это. Я получил, и Рой пришел в ярость. Это было делом его жизни, в этой работе все принадлежало ему, а я у него это отнял. И к тому же, по его азиатским представлениям, подорвал его репутацию. Он понятия не имел о том, как часто молодые исследователи начинают свою карьеру, получив профессорскую должность в качестве некоего возмещения морального ущерба от своих руководителей, а те остаются пожинать лавры. Это не имеет никакого отношения к науке, это весьма неблаговидный путь к деньгам, власти, престижу в университетской среде. Общественное мнение оказалось не на его стороне.